Да, вроде разные люди, представители разных полов и поколений, и случаи у них совсем разные, а суть — одна. Даже если они этого не ощущают. Что случается. И не редко, а наоборот, довольно часто. Часто и самих себя люди не ощущают. Только ощущают, что нет ничего хуже жить без ощущения себя. Без ощущения себя кем-то. В семье, в городе, в стране, в профессии, звании, должности. Потому что тогда и человеком себя ощущаешь как-то не по-настоящему, расплывчато. Не понимая, что не ощущать — нельзя! Поскольку время уйдёт, а ты так ничего и не ощутишь. Жалко прожить всю свою жизнь и ничего в ней не почувствовать. Ничего не узнать не то что там о мире и о других, а и о себе самом. Хотя для этого из дому, и то выходить не надо, ты же наиболее к себе близок и доступен в любое время суток, включая время обеда и сна.

Но всё равно — ощущает, не ощущает, а каждый называет себя как-то, даёт себе определение, мол, я такой и такой, а не наоборот, и будьте любезны, относиться ко мне по этой причине так, а не иначе. А как можно заставить других относиться к себе так, как хочется тебе? Никак нельзя заставить. И остаётся только ждать нужного отношения. Ждать и не дождаться. Это вероятнее всего. Но бывает, что и дожидаются. Потому что чего только на свете не бывает с человеком.

Человек — он же существо разностороннее. С одной стороны, он как рыба в воде. Так как гниёт с головы. Но с другой, — ничего с рыбой общего: высыхает-то он с ног. И старики всегда шаркают сухими, как ветки, ногами, с трудом неся на них всё ещё имеющее соки туловище.

Кроме того, человек вынослив и физически способен на многое и на разное. Как тот же Коля.

Зарисовка, что называется, с натуры. И про Колю тоже

Поздно. Темно. Слякоть. С неба опускается мокрая липкая дрянь и ложится на плечи, деревья, землю. У ночного киоска, подтягивая к ушам воротники грязных курток (не по размеру и не по сезону), стоят бездомные дети. Они смотрят телевизор в витрине. По телевизору идёт какой-то тупой американский мультик. Дети смотрят молча. Не смеются, не делятся впечатлениями. Они привыкли смотреть телевизор, стоя на тротуаре, в любую погоду. Смотреть ту программу, которую транслирует киоскёр. А киоскёру всё равно, что показывает телевизор. Сам он его на работе не смотрит. Телевизор к нему спиной повёрнут, а экраном наружу. Для привлечения редких ночных прохожих. Не детей этих лишних, а иных, имеющих смутное намерение что-нибудь на ночь глядя купить.

Я, к слову, встречал этого киоскёра совсем в других местах. Потому что он только ночью киоскёр, а днём… Когда-то он учился в одном со мной вузе, где-то кому-то служил, потом изготавливал памятники из гранита и его крошки, а сейчас у него своя фирма. И зовут его Коля.

Фирма заправляет всякие-разные картриджи в жилом доме на пятом этаже без лифта. Никаких вывесок не имеет. Кроме номера квартиры.

Пришли мы туда как-то. Обычная однокомнатная хрущёвка. За компьютером парень работает. И телевизор тоже работает. Женщина во всём домашнем его с дивана мягкого смотрит. По квартире бродят коты. Один сиамский котёнок, другой взрослый чёрный бандит, блестящий и грациозный. Говорим парню, что мы звонили. А он:

— С кем говорили? — спрашивает.

— С Колей.

— Коля сейчас будет.

Наконец, долетел до нас шум сливающейся в унитаз воды. И из сортира вышел Коля в спортивном костюме и в шлёпанцах. Тот самый Коля, который ставил памятник на могиле моих родителей. Взял у нас картридж. Сказал «приходите завтра». Коты быстро к нам притерпелись. И прониклись глубоким доверием. Но мы ушли. К обоюдному — нашему и котов — сожалению.

Интересно, когда этот Коля спит, если днём у него фирма, а ночью он киоскёр? И какие ещё внутренние резервы имеет в себе его выносливый организм? Или у Коли всё, как у того передовика каптруда, сказавшего президенту Кучме, когда он посетил с визитом строительство какого-то моста:

— И вы, и я — оба мы патриоты, — сказал передовик каптруда, — и оба трудимся днём и ночью на благо своих семей.

Ну вот и приблизился я незаметно к скользкой патриотической теме. Приблизился и подумал: «Да ну её, эту тему, на…». Но потом подумал иначе: «А почему бы, — подумал, — и нет?»

Значит, сначала — государство

Не по тому признаку образовались государства. При чём тут национальность-язык, цари-короли? Нужно было по интересам государства организовывать. Как специальные журналы. Для радистов свой, для мотоциклистов — свой, для геев — свой, для садоводов — аналогично. Для всех есть свои тематические журналы. Даже журнал «Президент» для президента. Так же надо было и с государствами. Чтобы в одной стране жили убийцы, в другой судьи. Финансисты — отдельно, пахари, токари, пекари, политическая элита и творческая интеллигенция — все в своих собственных отдельных государствах. Людям было бы о чём поговорить. А кроме того, убийцы, возможно, все друг друга перебили бы — и убийц бы не стало.

И торговля между государствами шла бы более интенсивно и просто. Каждое государство продаёт то, что у него есть. А есть у него, в общем, что-то одно.

И никто не ищет, где это что-то купить, все знают — где.

И никто не борется за рынки сбыта, потому что рынков много, а производитель один.

И цену бешеную он заломить не может, потому что всё остальное он покупает у других, и они тоже, если вдруг чего, ответно заломят. А без всего не проживёшь. И придётся вести себя на рынке прилично, людьми быть придётся, а не акулами и шакалами.

И с политиками было бы хорошо. Они бы сидели в своём государстве и торговали политиками. А покупали бы у них только честных и умных, а бандитов, коррупционеров, клоунов, дебилов и коммунистов не покупали. И те жили бы безвыездно у себя внутри границ на деньги, вырученные за хороших политиков. Не совсем, правда, понятно, кому продавали бы друг друга творческие интеллигенты. Но, эти, я думаю, всегда найдут, кому друг друга продать.

М-да… Хорошо было бы. Прямо какое-то фурье.

Теперь пройдёмся по народу и, с особым удовольствием, по интеллигенции:

О том, что народ почти всегда и почти везде дурак, говорит само существование в природе демократии. Ну надо же столько лет выбирать себе власть, рассчитывая на то, что она будет защищать народ, а не себя саму! И тюрьмы стоят веками, и все карательные органы из века в век работают исправно — ни одна власть их не прячет, — и чиновники, властью поставленные, грабят, унижают, уничтожают, а народ каждые четыре-пять лет кидается выбирать себе новую власть. Думая, что уж на этот-то раз она будет другой, хорошей, народной.

Нет, лучшего подтверждения народной глупости, чем демократия, придумать невозможно.

…А что касается интеллигенции, то виноваты во всём, я думаю, буквально несколько человек. Сначала Боборыкин Пётр Дмитриевич, гад. Придумал этот непроизносимый, отдающий телегой, термин. Потом Герцен с Чернышевским. Ну, и, конечно, все иже с ними народники всех иже с ними мастей. А как только они додумались до «хождения в народ», тут вообще всему настал пиздец. Потому что тем самым они народ разделили на себя-умных-любимых и остальную массу. Серую массу (за это их народ и не любит). Более того, они как-то умудрились внушить совсем не только самим себе, что народ — это и есть самая умственно неразвитая, забитая часть населения страны — те кто лопатой копает, сохой пашет и наступает на грабли, а в свободное от этого время ворует, пьёт и бьёт друг другу и всем подряд морды. То есть все они, эти копающие-пашущие-наступающие, все поголовно воры, бездельники, пьяницы, дебоширы и дураки, ни к какой умственной деятельности не способные. Это если каждый в отдельности. А если всех этих копающих-пашущих-наступающих объединить — не на деле, а словом общим объединить, — получится народ. Само собой разумеется, великий, талантливый, трудолюбивый, безгрешный. Возможно, что и народ-богоносец.