нерешёнными, то ли оставляем на потомков, то ли гора рассосётся сама или как-то растает на солнце, мы оптимисты, выживают только те, кто, несмотря даже на здравый смысл…

По лестнице спускался вприпрыжку, боль в коленях исчезла ещё вчера, хорошо чувствовать себя здоровым, уже и забыл, как это – быть молодым.

В бедро на ходу деликатно толкнул проснувшийся смартфон.

– Минчин, – сказал я сварливо, – ждал, когда проснусь?

В шаге впереди повисло голографическое изображение фигурки, чёрно-белое, но прорисованное достаточно чётко.

Он подпрыгнул и замахал руками, словно подаёт сигнал из толпы.

– Всю ночь ждал! Шеф, как у нас с сеттингом в Моренге? Я хочу населить брутозаврами, а Невдалый пихает крякохвостов.

Я рыкнул на бегу:

– Ничего умнее не придумал? Придётся жалованье снизить.

– Шеф? – крикнул он обиженно.

– Мелочью занимайтесь сами, – сказал я твёрдо и властно, – я большими вещами интересуюсь. Вот уже шкаф в кабинет присматриваю.

– Хорошо, – сказал он с облегчением, – так и скажу всем, шеф в духе, хоть и не знаю, что это, я ж математик, а не духовник.

Фигурка заискрилась остаточным электричеством и рассыпалась, а я выбежал из подъезда, всё ещё бодрый, сердце не выпрыгивает из груди, ноги пружинят, а женщины оглядываются с интересом, а это так же важно, как если бы решил Теорию Всего или начал получать миллионное жалованье.

Мелькнула мысль, что по завершении хорошо бы на шашлычки, да ещё с бабами, как мечтал Антон Павлович, за всё время каторжной работы над баймой ни разу…

Стоп-стоп, это во мне подаёт голос проснувшийся звериный инстинкт, голос плоти у здорового человека всегда сильнее голоса разума, потому науку и прогресс двигают всякие стивены хоккинзы.

Едва вошёл в кабинет, за мной ужом проскользнул Грандэ, бледный, исхудавший за ночь, глаза покраснели и ввалились, но я разглядел в них отчаяние, как только он переступил порог.

– Опять всю ночь здесь? – спросил я сварливо.

– Шеф, – сказал он вместо «драсте», – она снова…

Я спросил в упор:

– Откуда знаешь? Или попытался?

Он развёл руками в жесте полнейшей беспомощности.

– А что оставалось? Вы же все глухие и слепые!.. А когда начинаю хватать вас за рукава, вырываетесь и топаете дальше, как големы из костей и мяса!..

Я сказал с отвращением:

– Нужно запретить тебе вообще входить в здание!..

Он вскрикнул:

– Вот и ты тоже!.. Даже не слушаешь!.. А я попытался всерьёз. Обошёл защиту, ну какую Невдалый может поставить, если он невдалый, проник в самое нутро, прога у меня уже заготовлена, внедрил…

Я спросил в тревоге:

– Много навредил? Что рухнуло?.. Неужели всё?

Он в отчаянии помотал головой.

– В том-то и дело!.. Надеялся, что рухнет, но ничего, ни-че-го!.. На пару секунд поискрило, а потом всё как будто и ничего. Я проверил, только микроскопический скачок энергии. Как будто и не вводил прогу, после которой всё должно было…

– Взорваться?

– Фризнуть, – ответил он. – Взрывы для простолюдинов, это им нужны фейерверки! А у нас не туды всобаченная закорючка для фриза и есть взрыв любой заданной мощности. Шеф, это катастрофа!

– Катастрофа у нас ты, – отрезал я. – С сегодняшнего дня уволен. Тебя вообще вывести бы в коридор и расстрелять без всяких почестей.

– Шеф, – вскрикнул он, – да ты хоть слышишь, что ору? Для «Алкомы» уже нас будто и нет. Вовсе! Ну ладно, ещё пока, но мы уже чёрная кость, подай-принеси. Нужно срочно отрубить от кабеля! Пока не.

– Что не?

– Все не, – отрубил он.

– Перестраховщик, – определил я с отвращением. – Нет уж, гулять так гулять. Мы умрём, а весь мир будет жить? Не бывать такой несправедливости!

Он посмотрел, набычившись, словно хотел боднуть рогами, мы же все рогоносцы.

– Не до шуток, шеф.

Глава 15

Сегодня Минчин спросил потрясённым шёпотом:

– Шеф, это что же… «Алкома» вот так вовлекает кубит за кубитом, и Вселенная становится «Алкомой»? А мы тогда хто?

– Не философствуй, – огрызнулся я. – Давай я тебе на пальцах, хорошо, если ты такой… правильный и обстоятельный в нашем прекрасном неправильном мире. Всё усложняется, не заметил?.. После БигБанга первые триста миллионов лет только протоны и нейтроны, потом первые примитивные звёзды, галактики… Ничего, что я тебе на пальцах? Биологическая жизнь вылупилась уже у звезды третьего поколения! Старой, богатой и очень сложной в сравнении с прошлыми первобытными пузырями. А мы, люди и человеки, начали усложнять её дальше. Всё по плану! Успокойся, мы просто продолжаем работу, начатую двенадцать миллиардов лет назад.

Он отшатнулся.

– Спасибо, хоть не программа, а только План.

Я сказал без уверенности:

– Может, не План, а Замысел, что меняет?

Он пробормотал:

– Если Замысел, то не всё было продумано?

– Зато Замысел даёт возможность менять на ходу, – сказал я, – а в усложняющейся Вселенной это важно. План лучше, если всё предусмотрено до шевеления каждого нейрона и даже нейтрона, но Замысел можно осуществлять и без плана.

Он помотал головой.

– Ни хрена не понял. А как же зигзагнутая эволюция?

– Успокойся, – повторил я. – Мы все зигзагнутые, не заметил?

– Успокоиться? – спросил он свистящим шёпотом. – Да меня всего колбасит!.. И руки вот трясутся, словно всю ночь курей крал для дома, для семьи и бизнеса. На хрена мне куры и такая ответственность? Я бы всю жизнь сидел в норке и ворованное зерно хрумкал!

– Почему ворованное?

– Оно слаще, – пояснил он, демократы не скрывают своей примитивной сути и даже не говорят о высоком, то оставили отличительной чертой старомодных автократов и милитаристов.

– В норке, – повторил я. – А ты не подумал, что сейчас те, кто в норках и кабинетах на удалёнке, как раз на переднем фронте?.. Время неандертальцев с каменными топорами и атомными бомбами прошло. Так что воюй, даже если трясутся не только руки.

Он тяжело вздохнул, поднял на меня страдальческий взгляд покрасневших глаз.

– Был бы религиозный… решил бы, что выполняем Великую Волю Господа.

– Зачем?

– Так жить легче.

Я двинул плечами.

– А может, и выполняем. Какая разница?.. Рядовые о нём не знают, а мы все рядовые. Стройбат. Главное, на верной стороне, а все остальные дураки и поэты. Не думаю, что Вселенная стремится закончить жизнь самоубийством.

– Жизнь?

– Бытие, – уточнил я. – Она же есть? Есть. Не педантствуй, иди работай, солнце ещё высоко. Спокойно, дружище, спокойно, и жить нам, и весело петь, ещё в предстоящие войны нам предстоит уцелеть…

Он пробормотал:

– Уже и рассветы проснулись, что к жизни нас возвратят, уже изготовлены пули, что мимо нас просвистят… Да-да, будем оптимистами, но оптимистам тоже страшно. Вот почему все так любят средневековые миры!

– На этом и заработаем, – напомнил я. – А заодно спасём мир. Сейчас все спасают, не заметил?.. Скоро друг друга поубиваем в этом нужном процессе.

Вошёл Лысенко, мощный и красивый, как Геракл, а то и вовсе Геркулес, опустил на стол пачку отпринтерных листков, самое важное дублируем на бумаге. Спасибо, хоть не на глиняных табличках.

Прислушался, сказал с мечтательной улыбкой:

– Да всех не жалко, лишь бы нас не того. А их пусть, надоели. Зачем нас восемь миллиардов? И одного хватит.

Минчин сказал печально:

– Если отбирать буду я, то да, можно и полмиллиона.

Я окинул внимательным взглядом их лица. Натужного юмора всё больше в нашей жизни, по всем телеканалам гыгышные шоу, президенты и канцлеры постоянно юморят, всем предписано улыбаться, так всегда в предчувствии неизбежной катастрофы. Так шутили, наверное, жители