Все еще икающей Алисе показали помещения прачечной. Из холла, в котором клиенты обычно регистрируются и дожидаются приема у Пенелопы, ведут три двери. Одна – в кабинет главной прачки, другая – в столовую, помещение для принятия пищи сотрудниками и оказания первой помощи пострадавшим, третья – в лабораторию сына Ириски (он категорически отказался называть свое царство химчисткой или прачечной, так что даже секретарь Чучуня иногда автоматически отвечала по телефону: «Ваш-ш-ша веш-ш-ш уже в лаборатории, не волнуйтесь».

Столовая имеет огромный шкаф-гардероб с раздвижными зеркальными створками, из которого любой сотрудник прачечной может надеть любую из имеющихся в обращении униформ – от кителя капитана военно-морского флота до желто-синего комбинезона дворника. Отдельное место занимают женские наряды, здесь уже есть некоторое разделение стилей и размеров, а обувь в количестве двадцати четырех боевых пар принадлежит только Королеве, и никому больше ею пользоваться не рекомендуется, потому что, во-первых, размер сороковой, а во-вторых, можно повредить находящееся в туфлях оборудование.

Из комнаты для отдыха сотрудников ведут две двери – одна в покои Пенелопы (Пенелопа и работает, и живет в прачечной), другая – в ванную комнату и туалеты. Из ванной комнаты замаскированная покрытием под плитку дверь ведет к потайному выходу во двор, о нем знают все, кроме Колобка. Еще есть маленькое помещение на втором этаже со двора – из потайного выхода по металлической лестнице два пролета вверх, – об этой крошечной комнатке знают только Пенелопа, Ириска и Королева (теперь еще и Алиса). В полу этой комнаты имеется люк, в экстренных случаях его можно открыть и, проломив потом тонкую фанеру потолка кабинета Пенелопы, свалиться, например, сверху, если ситуация покажется подходящей, или же просто долго-долго сидеть наверху и подслушивать, тем более что, кроме звукозаписывающей аппаратуры, здесь имеются новейшие камеры слежения, некоторое оружие, приборы ночного видения, кушетка, полка с книгами по истории и психоанализу, копия с картины Сальвадора Дали в раме на стене и унитаз с раковиной в углу.

– Перестань себя так мучить с этими счетами, ладно уж, – пожалела Алису Пенелопа. – Я тебя буду охранять, авось выживешь!

Алиса посмотрела удивленно, опять прошептала непонятное слово на «ус» и была с жалостью поглажена по русой головке.

Среда. Ночью минус двадцать. Алиса раздвинула в Париже шторы и огляделась. На улицах подбирают первых в этом году обмороженных, резкий сильный ветер выдувает снег с заледеневших улиц и собирает его в подворотнях, у остановок, чтобы подстеречь спотыкающегося прохожего и сыпануть ему неожиданно в лицо колючие блестки или, что еще интересней, загнать в угол, и пока он будет прятать лицо в воротник, укутываться шарфом, раздуть подол пальто и сыпануть как следует снизу!

Пенелопа категорически потребовала присутствия Алисы на предварительном слушании в суде, после чего обещала отвезти ее – на выбор: в зоопарк, в картинную галерею, в служебный тир или на выставку кошек. Алиса выбрала тир.

На слушании она сначала с большим удивлением узнала, что несовершеннолетняя Алиса Катран подвержена истерическим припадкам, давно лишена достойного родительского попечительства, в школе груба с учителями, близких подруг в классе не имеет, а ее пристрастие к обнаженной мертвой натуре можно считать аномалией, достойной хорошей психиатрической клиники. Особенно Алису развеселили предположения о сексуальном характере их взаимоотношений с пропавшим Гадамером Шеллингом, и что моральные и физические увечья, нанесенные таким образом ее растущему организму, могли повлечь за собой все, что угодно – и смерть доктора «Скорой помощи» Синельникова в том числе. Но именно эти самые моральные увечья и оправдывают в полной мере поведение несчастной несовершеннолетней девочки, поэтому ее нужно считать не виновной, а больной.

Потом выступал другой человек, который объяснил, что нельзя все объяснять, как это в последнее время принято, неустроенной жизнью и сиротством подростка, что, оправдывая ее в ситуации с отравлением доктора Синельникова, нельзя не учитывать преступного умысла несовершеннолетней Катран в отношении собственного отчима. И что даже подвергшаяся сексуальному насилию девочка не должна решать свои проблемы с помощью ножа или яда, а должна обратиться в соответствующие органы опеки, которые для того и предназначены.

Алиса наклонилась к Пенелопе и спросила шепотом, почему все выступающие сдвинуты на сексе и насилии?

Пенелопа – тоже шепотом – ответила, что выступающие ориентируются на ее, Пенелопы, отчет, только вот в силу то ли занятости, то ли отсутствия образования не совсем правильно его поняли или не дочитали до конца.

– Я написала в отчете, что твое подавляемое чувство привязанности к отчиму, как к мужчине, привело к внутреннему бунту, и бунт этот вылился в истерику с нападением. Если не могу иметь, то убью, понимаешь? – шептала Пенелопа.

– Понимаю, – кивнула Алиса, встала и громко заявила: – Отчим меня не трахал, если вам, конечно, это интересно. Он меня не соблазнял и не развращал. Я его хотела убить, потому что он был Синей Бородой.

– Сядь немедленно! – зашипела Пенелопа, дергая ее вниз.

– Спросите у девочки, почему она считает своего отчима Синей Бородой? – радостно предложил первый выступающий.

– Я думала, что он убивает своих жен, – пожала плечами Алиса. – И собирает понравившиеся ему внутренности.

– А зачем ему нужны были эти внутренности? – еще больше обрадовался первый выступающий.

– Ну… Вообще-то я думала, что они нужны ему для создания идеальной женщины, а недавно узнала, что он собирал не внутренности жен, а человеческие эмбрионы и продавал их.

– Это к делу не относится, – громко закричал второй выступающий. – Ответьте, пожалуйста, видели ли вы своего отчима голым?

– Видела, – кивнула Алиса, – я должна была решить для себя, привлекает ли он меня как мужчина. Представьте себе, не привлекает! У него бородавка на щиколотке и совершенно нет волос на теле.

Пенелопа закрыла лицо ладонями.

– А если вы тут все сдвинулись на сексе с малолетними, так имейте в виду, мой отчим и в этом отношении был категорическим агностиком, и, как все агностики, отрицающие полную познаваемость мира, он слишком упивался непогрешимостью собственной персоны. Да если хотите знать, он был гносеологическим релятивистом! Он бы никогда не снизошел до примитивного блуда с малолеткой, для него – если уж секс, так полнейший и раскрепощенный, а если с душком запрета или с оглядкой, так это не секс! Это по аналогии с его рассуждениями об истине, – объяснила на всякий случай Алиса и села.

Пенелопа взяла ее ладонь в свою и сжала. По странно напряженной позе, по сильно поджатым губам Алиса решила было, что Пенелопа едва сдерживает злость, но потом поняла, что это не злость. На Пенелопу напал приступ хохота, она едва успела выскочить из зала и потом еще долго то терлась о стены, смеясь и подвывая, то, зажав рукой рот, подслушивала под дверью.

– Адвокатом не хочешь быть? – спросила она Алису, когда та вышла. – Слушай, а ты сама-то понимаешь, о чем так азартно говоришь? Что это такое – гносеологический… как там?