Я наблюдаю за ним, вцепившись в ладонь Дэвида и стараясь понять, о чем думает сейчас Марри. Мужчина, которого я любила. Почему же я так боюсь отпускать с ним детей? Вдруг замечаю в глазах Марри слезы и сдаюсь. Я всегда была чувствительной дурочкой.

— Прости, Марри. Как глупо с моей стороны. Конечно, сегодня дети побудут с тобой. Только больше никаких разговоров про опеку и суды.

— Сюрприз! — Алекс показывает Флоре, что их ждет нечто приятное.

Какой сюрприз? — спрашивает она.

Тогда это уже не будет сюрпризом, понимаешь? — показывает Марри.

— Ты приведешь их домой к шести?

— Нет, к восьми.

— Тогда к семи.

— Нет, к восьми, — твердо отвечает он, и я благодарю небо за то, что он вообще собирается их вернуть.

Алекс складывает тарелки в раковину и торопливо одевается. Флора сосредоточенно собирает свое рисовальное добро. Альбом ее уже почти до последнего листа заполнен. Она сует в сумку две маленькие куколки и полпакетика жевательного мармелада. Все, она готова к субботним сюрпризам.

— Ну, желаю повеселиться, — с легкой завистью напутствую я, впрочем, вполне довольная тем, что останусь наедине с Дэвидом.

Дети возбуждены и забывают поцеловать меня на прощанье, а Флора так и вовсе выскакивает из дома без пальто. Я несусь вслед за машиной, размахивая ее пальтецом, рукава болтаются в беззвучной пантомиме, но Марри то ли не видит меня, то ли боится, что я изменю свое решение. Тяжело дыша, я останавливаюсь и смотрю, как автомобиль увозит моих детей. Губы мои, которые так и не коснулись их щечек, жжет будто огнем.

Я не всплыл, в отличие от бумаг. Белые квадратики колыхались в поднятых мною волнах. Теперь я думаю, что это был безумный план. А самое глупое состояло в том, что я решил, будто Крисси протягивает шест, чтобы спасти меня. Нет, Крисси отчаянно пыталась выловить медицинские документы. Длинным крюком, что я держу на крыше каюты, она подцепляла листки и вытаскивала на палубу.

— Ты привнесла в выражение новый смысл, — говорю я, трясясь под одеялом, с бокалом виски в руке.

Крисси с опаской смотрит на меня. Брови в гротескном удивлении изогнулись над оправой. Она не понимает, что я имею в виду.

— Я бы до него и крюком не дотронулась, — объясняю я. — Так говорят…

— О подлых мерзавцах? — предполагает она.

Меня колотит. Крисси спокойна. Разве что недоумевает, как человек может так низко пасть. Вытащив из воды пару первых страниц, она поняла, что они не имеют отношения к Мэри и ее медицинской карте. А мелкое мошенничество мистера Барретта из Кента ее не заинтересовало. Пока я выбирался из ледяной, илистой воды, она обшарила «Алькатрас» и, разумеется, очень быстро нашла бумаги.

— Ты не понимаешь. — С меня ручьями течет вода, но мне так холодно, что я этого даже не чувствую.

— Это точно, черт побери. По словам Надин, ты порядочный.

— Порядочный мерзавец? Прямо так и сказала? — Стараюсь не улыбаться. Крисси все сверлит меня взглядом, но я вижу, что она тоже прячет улыбку. — Это очень важное для меня дело. — Теперь я говорю серьезно. И не могу удержаться: делаю к ней шаг. Крисси отступает. От меня воняет. — Моя жена, точнее, почти что бывшая жена… влюбилась в мужчину, а он… (Теперь она точно решит, что я сумасшедший.) Слушай, я просто стараюсь спасти детей от жестокого преступника, который может стать их отчимом. Понимаешь? Тебе кажется, я чокнутый? — Я опрокидываю виски.

— Абсолютно чокнутый, — подтверждает она. — И все твои слова чокнутые. И все, что с тобой связано, чокнутое. Вся твоя жизнь чокнутая. Как долго ты знаком со своей женой?

— Целую вечность. С тех пор как она родилась.

— И ты всегда был таким чокнутым?

Я задумываюсь и честно отвечаю:

— Всегда. Абсолютно безумен от рождения.

— Бедная твоя жена.

— Жизнь — не только схемы, статистика, исследования, графики и компьютеры, выплевывающие тонны бесполезной информации…

— Помолчи, пожалуйста. Я как раз хотела сказать, что мне нравятся сумасшедшие. Они напоминают мне о том, что я нормальная. Наверное, поэтому я дружу с Надин. — И к моему шоку и удивлению, — я даже пролил виски — Крисси кладет на стол бумаги Мэри. — У тебя есть мой номер. Вижу, это много для тебя значит. Позвони, когда закончишь. Только не тяни.

Я теряю дар речи. Крисси исчезает в люке. «Алькатрас» провожает ее благодарными покачиваниями.

— Спасибо, — говорю я ее ногам, когда они проходят мимо иллюминатора. — Гигантское спасибо!

Клянусь, когда я подхожу к ней, зрачки у Мэри Маршалл расширяются. Хотя, может, это всего лишь солнце, что пускает блики по озеру. Но как бы то ни было, она не двигается. Сидит словно замороженная.

— Мэри, к вам пришли, — говорит красноносая медсестра, молодая женщина в белом халате поверх пальто.

Она как заведенная мечется по берегу, притоптывая и прихлопывая. То ли замерзла, то ли у них тут так принято. Вода не покрыта льдом, но трава обледенела и белесыми пальцами тянется к мелким волнам, накатывающим на берег. Здесь всего одна скамейка, и на ней сидит Мэри. Сидит и смотрит на воду.

— Здравствуйте, Мэри. Я Марри. Пришел вас проведать. — Опускаюсь перед ней на корточки. Ей приходится посмотреть на меня. — Как вы себя чувствуете? — На всякий случай, показываю эти слова жестами. Нет ответа. — Мэри, я просмотрел ваши медицинские бумаги…

Нет, так не пойдет. Я встаю и заговариваю с медсестрой, отведя ее в сторону:

— Нельзя ли мне побыть наедине с моей тещей? Вы не оставите нас на несколько минут?

— Простите, сэр, не могу. Мы ведем круглосуточное наблюдение за Мэри Маршалл. Ей не разрешается даже на секунду оставаться одной.

— Почему?

Джулия никогда об этом не говорила.

Медсестра бросает взгляд на Мэри.

— Однажды она пыталась устроить пожар в комнате. Старшая сестра опасается, что она может это повторить.

Вздохнув, достаю бумажник.

— Ладно. Сколько?

— Не думаю…

— Сколько?

Любого можно купить, особенно низкооплачиваемую медсестру. Достаю двадцать фунтов. Она протягивает руку и приподнимает брови. Извлекаю еще двадцатку, она секунду колеблется (кто знает, может, совесть проснулась), затем деньги исчезают в кармане белого халата.

— Только пару минут, — говорит она, оглядываясь по сторонам. За нами здание клиники. Десятки окон на унылом белом фасаде. — Если кто-нибудь увидит, меня уволят.

— Все будет в порядке, — уверяю я и жду.

Медсестра спускается к озеру.

— У нас мало времени, — говорю я Мэри. — Я знаю, вы меня слышите и понимаете. Но я не знаю, почему вы молчите. Врачи, медсестры, Джулия — в общем, все, кто вас видел, считают, что у вас какая-то болезнь мозга, и поэтому вы молчите. А я так не считаю, Мэри. (Она по-прежнему на меня не смотрит.) Я хочу, чтобы вы знали: вы ничем не больны. С вами все в порядке.