стратегу древности Чжу Гэляну и извлечет из потаенных глубин своей расписной сумы спасительное слово.

Действительно, готовое решение уже давно хранилось в седой голове драматурга. Дело в том, что люди пишущие всегда имеют свое мнение по вопросам, будоражащим жизнь общества. Так и Яо Дахуан пристально следил за проходящей кампанией по упорядочению кадров и был в глубине души горячим ее сторонником, многого ждал от нее, полагая, что стержнем кампании является проблема руководителей среднего звена. Если об них споткнется новая политика, то тем, кто внизу, только и останется, что в недоумении хлопать глазами, а толку как не было, так и не будет.

Подумывал Яо и над тем, чтобы написать об этом пьесу, но скоро почувствовал, что привычные формы здесь не подходят, да и представлять будет сложно, и не стал писать.

И вдруг появилась надежда, что не нашедшая творческого воплощения мечта осуществится на деле. Личный опыт, впрочем, учил, что и в жизни, и в творчестве надо быть сдержанным и не торопиться высказывать свои идеи.

— Ах, вот в чем дело! — задумчиво произнес Яо Дахуан. — Ну и что же вы решили?

— Я считаю, что соглашаться нельзя. Она всегда так, сначала скажет, потом думает! Как же она будет доклады делать? А начальникам постоянно приходится делать доклады.

— Доклады не самое страшное — можно, в конце концов, и по бумажке читать. Я боюсь, что не справлюсь, что сил не хватит. Да еще сцену придется бросить. А вдруг начальника из меня не получится, тогда что?

— Верно! — Яо Дахуан энергично раздавил окурок. Его охватил творческий порыв. — Ты уловила самую суть! Два момента важны. Во-первых — способности. Это такая вещь, что ее не увидишь и не пощупаешь. Они таятся в человеке, и ни он сам, никто другой об этом не знает, пока в положенный срок они не проявятся в настоящем деле. Тут только время покажет. Ну а потом, начальник — это не пожизненно, можно и уйти.

Яо считал, что у истоков творчества стоит логическая мысль, потом приходят образы и чувства. И в соответствии с этим строил свои монологи.

— Во-вторых, ты не должна думать только о себе. Взгляни на мои седины, на мою согбенную спину. Посмотри на мать — и ее не пощадил осенний иней, к тому же она располнела. Мы оба всю жизнь в театре. В «культурную революцию» девять смертей пронеслись над нашими головами, мы тогда дышать, как говорится, не смели. Теперь, казалось бы, можно поднять голову, расправить плечи, но телевидение вдруг наносит театру тяжелый удар… Как изменчив наш путь, сколько подстерегает бед и невзгод! — Яо Дахуан был в ударе — ведь только вчера он показывал Фань Бичжэнь, как надо декламировать монолог Чжу Гэляна, наставляющего своих учеников.

Фань Бичжэнь слушала, кивая в такт головой.

— Продолжайте, учитель!

— Наш традиционный театр надо встряхнуть, оживить, дать ему силы принять вызов, брошенный телевидением, и проводить эти реформы следует, опираясь на наши традиции. Потребуются люди, деньги, активная помощь руководителей — дальновидных, конечно, а не таких, которые будут на нас давить. Хороший начальник может для театра сделать столько, сколько не сделают и десять, и двадцать актеров. И вот еще что — для руководящей работы ты молодая, а в театре твое золотое время уже на исходе. Иди. Не получится — вернешься, я буду учить тебя сочинять пьесы.

Фань Бичжэнь схватила сумочку и помчалась вступать в должность. Она распахнула окно в железной раме и села напротив начальника Вана за свой стол. Двое в одном кабинете, лицом к лицу.

Некоторые думают, что начальнику Вану жаль расставаться со своим местом и со своей властью. Какая несправедливость! Не об этом беспокоится он, а о том лишь, чтобы воспитать себе надежную смену — тех, кто продолжит его дело, дело его жизни. Фань Бичжэнь для него — чистый лист бумаги, на котором он нарисует свой план, — и Фань Бичжэнь пойдет дальше по проложенной им дороге, вперед, в бесконечность.

Ему нравится эта девушка, от нее веет теплом и покоем. Не оттого ли, что она ровесница его дочери. Дочь живет далеко отсюда. И внешне они похожи. Словно бы Ван и не в кабинете, а дома. И говорить можно тоже по-домашнему.

— Ты не волнуйся. Будешь учиться, глядя на меня, — понемногу все получится. Представь, будто ты разучиваешь роль. Будто я старый актер, а ты ученица. Я пою — а ты подпевай, я делаю — а ты повторяй. После сама все поймешь. Роль следует выучивать наизусть, а в нашем деле для начала надо досыта начитаться разных документов. Ничем другим ты пока заниматься не будешь. Посидишь в кабинете, будешь отвечать на звонки, просматривать приходящие бумаги. Секретарей я уже предупредил, чтобы все тебе приносили.

Фань Бичжэнь понравилось, что начальник Ван так душевно с ней разговаривает. Поблагодарила, конечно, пообещала стараться, не пожалеть сил.

Ван обрадовался очень, не удержался — протянул руку и по голове погладил Бичжэнь, как дочку. И вдруг спохватился. Ведь она такой же начальник, как он, и сказал, чтобы загладить неловкость:

— Ну что же, надеюсь, мы сработаемся.

Фань Бичжэнь завалили грудой бумаг, без умолку звонит телефон. Она отвечает на звонки, просматривает кипы циркуляров. Только закончит — приносят новые. И так две недели подряд. В глазах рябит, в ушах звон, шея как деревянная, и спина ноет. Все время хочется спать. Раньше Бичжэнь много двигалась, часто бывала на свежем воздухе, а теперь сидит сиднем дни напролет. Изредка только подходит она к окну, распахивает железную раму и, свесив голову, смотрит на улицу. Там внизу снуют люди, машины, кажется, сам воздух пропитан шумом и суетой, но даже шум этот ей нравится. Ах, как весело помчался вон тот мотоцикл, с треском и с синим шлейфом позади!

Наступил день, когда Фань Бичжэнь увидела среди прочих бумаг сообщение о театральном фестивале. Каждый местный театр должен представить музыкальную драму, демонстрирующую творческие особенности своего направления.

— Давайте я этим займусь, — сказала она начальнику Вану. — Ведь я немного разбираюсь в театральных делах.

Ван подумал и согласился.

— Ладно, — сказал он. — Это как раз по твоей части. Но учти, фестиваль — дело серьезное. Нам обязательно надо занять призовое место, пусть не думают, что мы впустую работаем. Ты пока бери все на себя — взвали, так сказать, всю тяжесть на свои плечи, а там я подскажу. Сейчас главное — сама пьеса. Пусть Яо Дахуан напишет что-нибудь. Только помни: хоть он человек и очень способный, но