— Мне нравится этот мотивчик, — прощебетала Поппи. — Непонятно только, что с ними случилось.

— Авторы одного хита? — догадался Тео.

Поппи, несмотря на то что третий пассажир у них был не больше волнистого попугайчика, сидела вплотную к нему и отодвигаться явно не собиралась. Ему стоило большого труда не коснуться ее; твердая женская нога, прижатая к его собственной, в Эльфландии действовала не хуже, чем в доброй старой Морталии.

«Но ведь ей уже сто пять стукнуло! Она мне в прабабки годится — ей вообще давно помереть пора!» Самая мысль о романтических отношениях с ней должна была напомнить ему фильм «Гарольд и Мод» или тот другой, с Урсулой Андрее, где ей миллион лет и она в конце превращается в мумию, — но думать об этом почему-то не хотелось. И правильно. Поппи ведь не старуха, вернувшая себе молодость с помощью магии. Она на самом деле молода, только не по человеческим стандартам. «Настоящая проблема не в этом, а в том, что она дочь какого-то видного миллионера и при этом еще в школе учится. Будто у них и без того мало поводов, чтобы прикончить меня».

Он посмотрел на Кочерыжку, чувствуя себя виноватым оттого, что снова каким-то образом взял Поппи Дурман за руку — хуже того, оставил ее в своей, уже осознав этот факт, — но та свила себе гнездышко в углу сиденья, использовав для этого шляпку Поппи, и, судя по всему, намеревалась соснуть.

«Ну, спасибо, — подумал он с обидой. — Бросила меня на произвол судьбы — разбирайся как знаешь».

— Вы не могли бы открыть верх? — шевельнувшись рядом, спросила Поппи.

Он понял, что она обращается не к нему, а к невидимому шоферу, только когда в потолке открылся люк. Небо над ними переливалось текучим огнем, словно осуществленное видение Ван Гога.

— В этой части света всегда так красиво, — сказала Поппи. — Дождаться не могу, когда мы выберемся из города.

— Почему? — промямлил ошеломленный небесной иллюминацией Тео.

— Ну, сейчас всюду столько строят. Все эти прожектора, фонари, даже неба толком не увидишь. — Она еще теснее прижалась к нему. — Я вам нравлюсь хоть немного, Тео? Скажите правду.

— Да. Конечно. Вы очень милая... девушка.

— Так только о «Цветущих веточках» говорят, — капризно протянула она. — О девицах, которые устраивают благотворительные базары в пользу голодающих гоблинов.

— Вы к тому же очень красивы и сами об этом знаете.

— Правда? — Она потерлась щекой о его плечо, как угревшаяся кошечка. — Это уже лучше. И вам хотелось бы заняться со мной любовью?

Он перевел дух.

— Не думаю, что это хорошая мысль, Поппи. Я... — Какие клише применяются у них в таких случаях? Поди знай. Но ведь то, что он собирается ей сказать, чистая правда. — Я не тот, с кем стоит завязывать отношения в данный момент. Но вы просто прелесть, и я по-настоящему рад, что мы встретились.

Она приподняла голову и уставилась на него этими своими глазами, темными даже при свете звездного пожара.

— Нет, в самом деле? Вы не потому это говорите, что мне сто пять лет?

— В самом деле, — кивнул он.

— Это хорошо. — Она снова устроилась поудобнее. — Ведь нам совсем необязательно торопиться. Я не хочу, чтобы вы потом ушли. Мужчины всегда уходят — то есть те, которые мне небезразличны, есть и такие, которых даже черным железом не отпугнешь. — Она улыбнулась, не открывая глаз, и прикрыла зевнувший рот — хмель у нее, видно, не совсем еще выветрился. — Извините. Все говорят, что лексикон у меня ужасный. — Она зевнула, уже не скрываясь. — Я, пожалуй, посплю немножко. День был такой хлопотливый...

Он почувствовал, что она уснула, по расслабленной тяжести ее тела. Музыка разворачивалась, как гобелен из переливов флейт и повторяющихся аккордов — это напоминало ветер, летящий по горным вершинам, но с любопытным фоновым ритмом, который то и дело всплывал на поверхность и снова уходил вглубь. Тео не хотелось шевелиться или как-то по-другому нарушать эти чары. Из бурных событий последних дней его словно поместили в уютный кармашек собственного прошлого, в завиток его ранней юности — девушка, тихая машина, сельский пейзаж за окнами. Если забыть, что девушке сто лет, а за окнами кишат единороги и прочие монстры.

Музыка стала тише, и водитель спросил:

— У вас там все в порядке?

— В полном, — ответил Тео, и музыка вернулась, подслащенная переборами какого-то струнного инструмента. Если на небесах есть сверчки, то они, наверное, поют как-то похоже.

Музыка для него по-настоящему что-то значит, убедился он. И всегда значила. Она всегда зовет его, всегда обещает, даже если у нее нет слов. Она как тайный язык, которого он никогда не забывает, как родной город, куда он возвращается каждый раз, устав от жизни. С тех самых пор, как он стал имитировать исходящие из радио звуки, не зная еще, что это называется «петь», музыка была для него местом, известным только ему, местом, где ему всегда рады. А теперь он слушает эти странные новые звуки, приоткрывающие дверь в целый мир еще неизведанной, недоступной воображению музыки, и мысль о ней для него сладка и томительна, как поцелуй. Он слушает музыку и смотрит на небо. Как и говорила Поппи, звезды, и без того невозможно яркие, разгорались еще сильнее по мере удаления от города, но небо от их полыхания не делалось светлее, а наливалось чернотой еще пуще.

Небо чернело, звезды разгорались, музыка обволакивала его, приподнимала и рассказывала ему о здешнем мире то, чего он прежде не знал. По прошествии какого-то времени Тео осторожно освободился от Поппи. Он убрал ее голову со своего плеча, уложил ее на свою сложенную куртку, а сам встал, высунулся с головой в отверстие и оперся локтями на края люка. Теплый, напоенный влагой ветер хлестал в лицо. Интересно, как ведут здесь себя дождевые тучи — подчиняются они законам реального мира или движутся не менее загадочно, чем непостоянные города Эльфландии?

Впрочем, воздуха при всей его сладости Тео почти не замечал. Теперь, когда городские огни остались далеко позади и только серебристые фары освещали дорогу, звезды стали еще грандиознее. Они сияли, как сверхновые. Он ощущал одновременно их живое газовое свечение и их алмазную твердость, словно они были не только космическими телами, но и магическими предметами. Они наполняли небо до самых краев, куда ни глянь, и даже самые мелкие из них горели так ясно, что Тео впервые в жизни чувствовал, как мир у него под ногами плывет в сферическом море огней. И не только это. Омываемый эльфийской музыкой, с душистым ветром в волосах, он видел их как бриллианты на черном бархате ночи и даже как глаза богов.

Когда он полчаса спустя упал на сиденье, щеки у него были мокры от долгих слез.

Что-то щекотало ему ноздрю, и он проснулся, собираясь чихнуть.

— Не смей! — строго предупредила его Кочерыжка.

— Тогда отстань. — Он почесал нос и хотел выпрямиться, но этому мешала Поппи, спящая у него на руке. Снаружи было темно; обрамленные люком звезды, такие яркие по сравнению с земными, заметно померкли. — Мы что, уже проехали это, как его...