В предвкушении она взяла перо и написала внизу одной из страниц:

Le temps viendra! Время придет!

И добавила к надписи свое имя: пусть тот, кто обнаружит эту строчку через многие годы, знает, чьей рукой она выведена. К тому моменту написавшая ее либо будет знаменитой, либо забытой.

Голова раскалывалась, и возникла ноющая боль в области сердца. А затем Анна вдруг начала обливаться пóтом и сразу поняла, что это значит.

Она несколько раз вскрикнула, прибежала мать и стала бесстрашно заворачивать ее в одеяло.

– Пусть болезнь выйдет из тебя с пóтом! – заклинала она дочь.

На галерее Мария плакала о своих детях. Но Анна не могла думать ни о чем другом, кроме собственной смерти: она умрет, умрет очень скоро, и притом девственницей, так и не познав радости свершившейся любви.

Через полчаса ее уже и это не тревожило.

Сквозь собственный бред она слышала голоса:

– Надо известить короля!

– Может, позвать священника?

– О мое бедное, бедное дитя! – доносилось до ее отуманенного лихорадкой сознания, пока тело сотрясалось в конвульсиях и обливалось пóтом.

Болело все, но гораздо страшнее было сильнейшее чувство тревоги. Сознание временами возвращалось, и, когда больная приходила в себя, ее мысли находились в полном смятении. Анна понимала, что у нее лихорадка, и вспоминала, как люди говорили: человек может быть здоров и счастлив за обедом и умереть к ужину, и только пережившие первые сутки болезни могут надеяться на выздоровление. Анна в ужасе готовилась к смерти.

Но Бог еще не был готов принять ее. Ночью жар спал, и приливы пота стали уже не такими сильными. На рассвете Анна проснулась и обнаружила сидевшую рядом с постелью мать, которая перебирала четки и шептала молитвы.

– Хвала Господу, тебе лучше! – воскликнула леди Элизабет, когда Анна протянула к ней руку. На щеках матери видны были следы слез, под глазами залегли темные круги.

– Я всю ночь не спала, следила за тобой, – сказала она. – У твоего отца тоже потница, но не такая сильная. Он поправится. – И устало обмякла в кресле.

– Какое облегчение, – пробормотала Анна, она была слишком слаба, чтобы говорить больше. – Король…

– Мы послали ему сообщение о твоей болезни. Прежде чем я лягу, отправлю ему еще одно письмо с известием, что ты вернулась к нам. – Элизабет Говард погладила Анну по щеке. – Как я счастлива видеть, что ты снова похожа на себя. Ужасно боялась, что мы тебя потеряем.

Анна накрыла ладонью руку матери:

– Думаю, Господь спас меня не просто так.

Прислав горничных, чтобы те быстро сменили постельное белье, обтерли Анну и переодели в чистую ночную рубашку, леди Болейн уснула. Часом позже приехал личный врач короля доктор Баттс. Подъемный мост был поднят, чтобы предотвратить распространение потливой лихорадки, и распоряжение впустить врача в замок отдала Мария. Она же провела посетителя в комнату больной.

– Госпожа Анна, очень рад видеть, что вам уже лучше, – приветствовал Баттс.

Она встречалась с этим человеком раньше и восхищалась его любезной и доверительной манерой держаться, а также его ученостью. Доктор задал ей несколько вопросов о болезни, потом улыбнулся:

– Вам не нужны лекарства, госпожа Анна, но я привез укрепляющее средство, – и он передал письмо с королевской печатью.

– Я осмотрю милорда вашего отца, – добавил Баттс и тихо удалился.

Анна слабыми руками вскрыла послание. Генрих писал почти в помешательстве. Внезапные новости оказались худшими из всех, какие он мог получить. Короля шокировало известие о том, что потница поразила человека, который был ему дороже всего на свете и которому он желал здоровья так же, как самому себе. Он охотно разделил бы с ней болезнь пополам, лишь бы она поправилась. Это вызвало у Анны улыбку. Пополам! Как это типично для Генриха – сторониться недугов даже метафорически.

В отчаянии король намеревался послать к ней доктора Чеймберса, своего лейб-медика, но тот был в отъезде – лечил больных. К счастью, доктор Баттс оказался под рукой. Если он вернет Анне здоровье, Генрих воспылает к нему еще большей любовью. Она должна руководствоваться советами Баттса во всем, и тогда он, Генрих, будет уверен, что увидит ее вновь, и это для него станет лучшим лекарством, чем все драгоценные камни на свете. В завершение Генрих еще раз нарисовал сердце вокруг ее инициалов, написав их между своими.

Отец и Анна уже шли на поправку и отдыхали в гостиной, когда пришло известие о смерти от потницы Уилла Кэри. Печальный конец настиг его с ужасающей быстротой: он промучился всего три часа.

Мария казалась безутешной.

– Ему было всего тридцать два! – завывала она. – Что я теперь буду делать? Куда мне деваться?

Анна подозревала, что Мария больше печалилась о себе и об утраченных перспективах блестящего будущего, чем о человеке, который был ее мужем. Действительно ли сестра любила Уилла? Они ладили, но так можно охарактеризовать большинство брачных союзов. Сама Анна была глубоко опечалена, потому что зять ей нравился.

Один из друзей Уилла написал Марии. Он был с ее супругом до самого конца и рассказал, как в последних словах Уилл молил кардинала Уолси оказать милость его сестре Элеоноре.

«Ни к чему беспокоить Уолси, – подумала Анна. – Я прослежу за тем, чтобы его желание было удовлетворено».

Прошло несколько недель, Анна поправилась и снова почувствовала себя такой же, как прежде. Тем не менее она оставалась в Хивере. Был разгар лета, лихорадка продолжала свирепствовать, король находился в постоянных переездах, и Екатерина, несомненно, делала все возможное, чтобы он забыл о разводе. Однако из любовных писем короля Анна знала, что этого никогда не произойдет.

Вскоре выяснилось, что смерть Уилла оставила Марию в нужде и долгах. Земли, дарованные ему Генрихом, перешли по наследству к сыну Уилла Генри, апатичному, непослушному трехлетнему мальчику, который вечно скакал по замку на лошадке-палочке, размахивая деревянным мечом, чем немало досаждал деду. Должности Уильяма вместе с доходом, который они приносили, вернулись к королю.

– Мне негде жить! – плакала Мария. – Комнаты Уилла при дворе отошли кому-то другому. Может быть, – она с надеждой взглянула на отца и громко всхлипнула, – я могу остаться здесь?

– Нет, – возразил он, – ваше место – в семье мужа. Я дал Уиллу за вами достаточно хорошее приданое.

– Но у меня ничего не осталось по брачному контракту, а Уилл умер, не успев составить завещание. Вы это знаете, отец!

Но тот был непреклонен и особенно раздражителен после перенесенной болезни.

– Моя ответственность за тебя, дочь моя, завершилась, когда я отдал тебя Уильяму Кэри! Ты не можешь жить здесь. Тебя должны поддерживать его родители, и я предлагаю написать им без промедления и договориться о переезде в – где там они живут? – в Уилтшир.