– Пожалуйста, душа моя, все что хочешь, даже песню! Какая тема угодна вашей милости?

– Что-нибудь пожалостливее! Например, осень, дождь, разлука…

Идиот, он и тогда ничего не понял. За полчаса набросал медленные текучие стихи, которые хорошо ложились на стандартные для бардов аккорды, даже добавил короткий проигрыш: «И если, милый друг, темнеет за окном октябрь, и в старый дом поманит осень…».

Она уехала, не простившись, ни разу не рассказала, что ходит в ОВИР, оформляет документы, только короткое письмо: «Прости, я устала. Нечего и незачем ждать. Будь свободен и счастлив!».

В том же месяце их всех пригласили на интервью в Американское посольство. Собственно, интервью ожидалось давно, Сашка с мужем и Бобом еще год назад отстояли в очереди за анкетами. Да, она освободила его. Освободила от сомнений, чувства вины перед Таней и детьми, необходимости думать и решать. Если бы он знал главную причину! Поехать за ней, утешить, защитить от страдания, ужаса, боли, надвигающейся бездны…

Только годом позже через знакомого музыканта сумел разыскать телефон Валерии Дмитриевны в Париже. Киры уже не было в живых, и только дочка Нюля очень знакомым Кириным голосом послушно отвечала на вопросы: «Да, диагноз знала еще в Москве, да, прооперировали и даже пытались облучать позвоночник. Нет, уже были метастазы в костях…».

И если, милый друг, темнеет за окном октябрь,

и в старый дом поманит осень,

в забытый старый дом,

где дождь устал шуметь и слышится едва,

не жди, не открывай промокшую тетрадь,

не задавай привычного вопроса —

все о любви да о былом.

Пора костер разжечь, пускай горит опавшая листва.

Лева привычно подъехал к дому со стороны гаража, загнал машину и на цыпочках поднялся по лестнице в бывшую детскую. Сейчас он войдет как ни в чем не бывало, Таня ахнет радостно. Всю жизнь он возвращается, куда бы ни увело – возвращается к ней, и всегда она рада. «Все отнял у меня жестокий Бог…». Тютчев все-таки великий мудрец!

О нет! Из кухни раздавался голос Таниной подружки Ольги Поповой. И что за беседы с утра?! Только Ольги ему и не хватало натощак после долгой дороги!

Благоразумнее всего было отсидеться наверху и таким образом избежать утомительного разговора про распродажи, цены и проделки их внучки Машеньки. Внучка, безусловно, замечательная, не хуже своей мамы Саши, те же очаровательные щечки и кудряшки, но Леву уже не проведешь. Все эти очаровашки, дочки и внучки, имеют обыкновение очень быстро вырастать и покидать родителей ради какого-нибудь совершенно чужого балбеса. И тебе остается только бодро улыбаться и делать вид, что ничуть не ревнуешь и даже рад, когда эта половозрелая особь с усами спит с твоей родной девочкой.

И что Таня находит в своей постной подруге? Тысячу лет они знакомы, и тысячу лет она всем и всеми недовольна! И в первую очередь, как ни смешно, именно Левой. Чем он ей так не угодил, спрашивается? Ведь всегда принимал, терпел, общался, даже подарки привозил из-за границы. Танина подруга детства, что поделаешь! А сколько набегался с пропиской. И это после чернобыльской аварии, когда один бог знает, что творилось в Москве! Ладно, зачем вспоминать, удалось помочь, и хорошо. Ольга сама нахлебалась с Чернобылем на всю оставшуюся жизнь. Матвея жалко, хороший был мужик, только мало успели пообщаться.

Надо надеяться, насущные проблемы скоро закончатся, и подруга уберется. Хотя с женщинами всего можно ожидать. Вон, опять завздыхали и заохали. Слышимость жуткая, не стены, а истинный картон в цветочек!

Черт, не везет так не везет! Так он и знал! Сегодня на повестке дня не цены и не внучка, но грандиозные переживания по поводу Ольгиного обалдуя Ленечки. Да-а, это надолго! Оказывается, Ленькина соблазнительница и растлительница на днях прилетает в Штаты и, кажется, будет именно здесь, в Пенсильвании. Страшная история! Шекспировские страсти!

Когда пару лет назад Ольга позвонила и начала рыдать в трубку, Лева даже склонен был ей сочувствовать. Все-таки вдова, единственный сын, совершенно бесперспективная ситуация в России. Почему не попробовать помочь? Тем более парень уже не ребенок, третий курса мехмата. Вполне можно поискать недорогой американский колледж, Тане несложно узнать.

Тогда, в тупой спешке отъезда, Лева почти не думал про собственное трудоустройство в Америке. Вывезти детей из бездарной разваливающейся страны, избавиться, наконец, от чувства вины перед ними. А может быть, просто бежать от невозможной, но случившейся разлуки с Кирой? В любом случае, он не мог больше выносить здешнюю жизнь. Он не желал революций и перестроек, он достаточно читал про революции в книгах, понятно, что ожидались годы бардака, разрухи и жестокости. Ничего, в конце концов, можно работать таксистом, развозить пиццу, чего он не боялся, так это работы!

Они даже не решили толком, где стоит поселиться, еще ночевали в куцей случайной квартирке в пригороде Бостона, когда Таня получила прекрасное, немыслимое предложение! Таня – его вечная умница, достойная ученица профессора Ребиндера! Другие бабы-эмигрантки только и делали, что ныли и ругали медицинские страховки, а она через три месяца уже продолжала тему докторской. Университет немного периферийный, но вполне достойный. И чудное место – старый парк, озеро, учебные корпуса с башенками и каменной кладкой.

В том же году дочь Саша с мужем нашли работу и перебрались в Филадельфию, а Боб остался в Бостонском университете, как сын малоимущих родителей он получил возможность учиться бесплатно.

И вдруг для Левы наступило странное, медленно текущее время. Будто жизнь сделала неожиданный немыслимый кувырок и вернулась в то, полное одиночества и потерь сонное лето Хабаровска 56-го года. Но тогда он не мог оценить даровой абсолютной беззаботности! Роскошной возможности никуда не торопиться и ни за что не отвечать.

Он поздно вставал, допивал оставленный Таней остывший кофе – просто от лени и нежелания разогревать кофейник, – и шел через парк к мелкому, затянутому травой озеру, где толстые гуси неторопливо плавали вдоль самого берега. Иногда он приносил корки хлеба, оставшиеся от завтрака, гуси слегка оживали, хлопали крыльями, якобы отгоняя друг друга.

А на Чистых прудах птиц осталось совсем мало – шумная голодная стайка уток и воробьев. «Не бросай большими кусками, – волновалась Кира, – они же подавятся, вот дурочки!»

Таня иногда забегала домой обедать, но чаще оставалась в лаборатории, она страшно уставала из-за английского, боялась не понять местный рокочущий говор, и Леве становилось немного стыдно за свою никчемность и лень, но и стыд тут же уходил, растворялся в пустой всеобъемлющей тишине. В принципе, получаемых Таней денег вполне хватало на пропитание и оплату дешевой университетской квартиры, развозить пиццу явно не требовалось.

В выходные приезжала Сашка, ворчала на апатию отца, настаивала на поисках работы, и Лева даже разослал автобиографию в несколько известных оркестров, но понимал, что не поедет, не сможет, что он не в силах уже приспосабливаться к новому дирижеру, доказывать свое видение, рваться в солисты.