— Многие хотели и хотят войны, ганы. И это правильно. Война — это добыча. Война — это скот и красивые женщины. Война — это слава. Но никто не жаждет поражения и смерти. И это тоже правильно, ганы. Ибо позорная смерть — это забвение. А поражение гуннов — это обида для наших богов. Каган наконец осмелился бросить вызов готам — это хорошо. Но каган не спросил совета у наших мудрых старцев — это плохо. Он не спросил совета опытных беков — это плохо. Его советчиками стали люди молодые, люди чуждой гуннам крови, даже не угры или булгары, а венеды — это плохо. Если каган одержит победу — это хорошо. Для всех нас. И тогда мы все, и в первую очередь я сам, скажем — Баламбер поступил мудро, он лучший среди нас. Но если каган потерпит поражение, то это будет только его виной. Тяжкой виной. И тогда мы вправе будем спросить с него полной мерой. Но только тогда, а не раньше, мы вправе будем объявить всем окрестным племенам и родам — Баламбер худший среди нас, и он не должен быть каганом. Боги отвернулись от него, и люди обязаны последовать их примеру. Я, ган Эллак, сказал.

Все собравшиеся в шатре Эллака ганы дружно закивали. Каган вправе объявлять войну, но и лучшие мужи подвластных ему племен вправе спросить с Баламбера за поражение. И покарать его если не смертью, то изгнанием. Никто из простых смертных никогда не сможет оспорить то, что провозгласили мудрые боги. В том числе и Баламбер, ибо оплошавшему кагану нет места ни на небе, ни на земле.

— Можно ли считать поражение бека Буняка и темника Белорева под Таной поражением кагана Баламбера? — уточнил существенное ган Хулагу.

— Можно, — важно кивнул Эллак.

— Должны ли мы ждать, пока Баламбер погубит все наши тумены, или вправе возвысить свой голос раньше?

— Мы не будем ждать слишком долго, — покачал головой Эллак. — Сила гуннов не должна иссякнуть из-за глупости одного человека, как бы высоко он ни был вознесен.

— Я понял тебя, уважаемый ган, — склонил голову Хулагу. — Мы все будем готовы и к победе, и к поражению. Но сильные мужи должны уметь даже поражение превращать в победу.

— Хорошо сказал, ган, — поклонился сметливому Хулагу уважаемый Эллак. — Боги не оставят нас, пока в сердцах наших не угасла гуннская доблесть.

Бек Буняк, вознесенный волею кагана на огромную высоту, пребывал в некоторой растерянности. Одно дело пробуждать зависть и злобу в сердцах ганов хвастливыми речами и совсем другое — взять укрепленный город, в котором находится пятитысячный отряд хорошо вооруженных воинов, готовых стоять насмерть. В конце концов, Буняк хоть и снес голову Вульфиле, но убил-то его совсем другой человек. И скорее всего, именно к этому человеку перешла сила и удача, которой раньше владел готский колдун. Наверное, Буняку следовало рассказать об этом кагану Баламберу раньше, еще до того, как тот возложил на его плечи неподъемный груз. К сожалению, теперь уже поздно было оправдываться, оставалось только пить купленное в той же Тане вино и сверлить глазами княжича Белорева, который явился в шатер бека за указаниями. Под началом у Буняка было два тумена, один угорский, другой венедский. Угры были лучшими наездниками, чем венеды, зато последние превосходили их в стойкости. При штурме городских стен многое зависело именно от венедов, умевших сражаться не только на коне, но и пешими.

— Когда выступаем? — спросил Белорев у захмелевшего угра.

— Завтра, — процедил тот сквозь зубы.

— Это правильно, — кивнул ант, — чем раньше мы окажемся под стенами Таны, тем лучше.

— Ты что, торопишься умереть, княжич? — криво усмехнулся Буняк.

— Я собираюсь жить очень долго, бек, дольше, чем Герман Амал.

— Баламбер знает, какую участь готовят ему ганы в случае нашего поражения?

— Каган знает все, — твердо сказал ант. — Даже час нашей смерти, если мы с тобой не выполним приказ.

— Я не собираюсь бежать, княжич.

— Тем лучше, бек, — улыбнулся Белорев. — Но, тем не менее, хочу тебя предупредить, что каган предусмотрел все, в том числе и твою измену. К тебе ведь приходили люди Эллака?

У бека Буняка появилось горячее желание швырнуть чашу с вином в улыбающуюся рожу анта, но он сумел сдержать и свой гнев, и свою руку. Княжич Белорев успел заслужить среди степняков славу непревзойденного бойца, и Буняку не хотелось вступать с ним в драку. К тому же смерть анта ничего бы не изменила в его судьбе, зато добавила бы массу хлопот, коих у угра и без того хватало.

— У меня был ган Хулагу, — не стал отрицать Буняк.

— Который пообещал тебе мешок золота в обмен на предательство.

— Можно сказать и так, княжич, — криво усмехнулся бек. — Правда, я попросил два. И один из них готов предложить тебе.

— Я расцениваю твое предложение как шутку, Буняк, иначе мне пришлось бы убить тебя на месте.

— Ты мне угрожаешь? — удивился бек.

— Нет, предупреждаю. Каган приставил к тебе своих людей. Ты их не знаешь. Но именно они убьют тебя раньше, чем ты успеешь изготовиться к бегству. Мне очень жаль, бек Буняк, но тебе придется стать первым среди угров человеком, взявшим на щит укрепленный город. Слава о тебе будет греметь в веках.

— Издеваешься? — прямо спросил бек.

— Нет, — ответил ант. — Просто я уверен в победе.

— Ты безумен, княжич, — покачал головой Буняк.

— И это говорит человек, напавший с сотней головорезов на готский стан.

— А вдруг я солгал, чтобы подзадорить ганов?

— Нет, бек, в этот раз ты сказал правду. Я собственными ушами слышал рассказ о твоем налете от воеводы Валии. С тобою были патрикий Руфин и боярин Гвидон, у которых в стане готов были союзники. Эти союзники и позаботились о том, чтобы твои угры беспрепятственно приблизились к спящему стану.

— А зачем ты мне об этом рассказываешь? — насторожился Буняк.

— Догадайся сам, — криво усмехнулся ант.

Буняк соображал быстро, и в этом ему даже выпитое вино не было помехой. А ведь он поначалу вообразил, что каган Баламбер решил принести его в жертву. Более того, уже почти согласился помочь гану Эллаку свалить ненавистного Баламбера. Для этого требовалось всего ничего. Напасть с уграми на спящих венедов, а потом уйти на Дон, в Русколанию, словом, куда угодно, лишь бы не мозолить глаза новому кагану Эллаку, который обещал не преследовать гана. Конечно, при этом пострадало бы доброе имя Буняка, но зато голова сохранилась бы в целости и сохранности.

— Значит, мы возьмем город, княжич Белорев?

— Мы не просто захватим Тану, бек Буняк, мы еще отвлечем на себя основные силы Германа Амала, и вот тогда участь Готии будет решена.

— Каким образом? — удивился Буняк.

— Это тайна, бек, которую я открою тебе в Кремнике города Таны, за чаркой доброго аланского вина. Дай срок, и мы с тобой будем пировать в Риме. Весь мир будет лежать у наших ног, слышишь, Буняк. Вот цель, достойная настоящих мужчин.