Корректор покосился на разведенный в очаге огонь и жестом указал падре Леонидосу на лавку, стоящую у дальней стены, где уже сидели Пордака и Марк. Нотарий Серпиний стоял подле палача и его подручного, с тихим ужасом глядя, как последний орудует в очаге железным прутом.

— А зачем такие крайние средства? — шепотом спросил он у корректора.

— На испытании огнем настаивают префект анноны Пордака и падре Леонидос, — сухо отозвался Перразий.

— Но ведь она расскажет все добровольно, — залепетал испуганный Серпиний. — Клянусь, светлейший, Ефимия не скрывает, что знакома с варваром. Но утверждает, что встречалась с ним по просьбе вдовы императора Констанция.

— Тем хуже для нее, — мрачно изрек корректор и отвернулся.

Растерявшийся Серпиний не нашел ничего лучше, как упрекнуть в жестокости падре Леонидоса, разглядывающего железные крюки, блоки, и прочие жутковатые приспособления, служившие единственными украшениями подвала. Леонидос, с интересом слушавший пояснения трибуна Марка по поводу назначения пыточных орудий, вскинул на юного нотария удивленные глаза:

— Так ведь мы пытаемся спасти эту заблудшую женщину, сын мой. Неужели ты этого не понимаешь?

— Спасти с помощью раскаленного железа? — взъярился Серпиний.

— Именно, — поддержал падре Леонидоса префект анноны Пордака. — Римское законодательство не предусматривает наказания для женщины, вступившей в связь с существом иного мира. Равным образом оно не карает человека за пристрастие к магии, но только в том случае, если действия подозреваемого не направлены против третьих лиц. В данном случае никто не обвиняет Ефимию в том, что она вызвала из темных глубин демона, ибо она всего лишь жертва чужого коварства. И в случае чистосердечного раскаяния святая церковь возьмет заблудшую овцу под свое покровительство. Я правильно говорю, падре Леонидос?

— Вне всякого сомнения, сын мой, — важно кивнул головой эллин.

— А вот если Ефимия будет утверждать, что вступила в связь с варваром, то вряд ли ей удастся избежать смертной казни, — продолжал Пордака, глядя на нотария ласковыми глазами. — Ибо участие в заговоре против власти императора карается жестоко.

— Но ведь Ефимия не знала, что варвар заговорщик?

— Зато она была осведомлена, какую роль сыграла в константинопольских событиях благородная Фаустина, — развел руками Пордака. — И вместо того чтобы сообщить о просьбе коварной вдовы Констанция комиту Федустию, Ефимия пошла на поводу у врагов императора Валентиниана. Тебе, Серпиний, не упрекать надо падре Леонидоса, а благодарить, что он, по бесконечной своей доброте, рискуя своим положением, пытается спасти жизнь женщине, которая, возможно, такого участия недостойна.

— Но вы хотя бы объяснили Ефимии, как ей надо себя вести?! — сердито прошипел Серпиний.

— Сядь, нотарий! — прицыкнул на юнца трибун Марк. — Все, что нужно было, мы уже сделали, а теперь остается только одно — ждать.

Серпиний, обиженный на весь белый свет, примостился на краю лавки рядом с падре Леонидосом и сердито засопел.

— Все в руке божьей, сын мой, — попытался утешить его Леонидос, но слова его не нашли отклика в сердце расстроенного нотария.

Серпиний заподозрил, что его все эти дни просто водили за нос. Видимо, корректор Перразий был прав, когда утверждал, что слухи о демонах выгодны в первую очередь Пордаке и Марку, которые сделают все возможное и невозможное, чтобы оправдаться в глазах императора за свои чудовищные преступления.

— А если демоны все-таки явятся в ответ на ее зов? — услышал Серпиний хриплый голос палача. Судя по смущенному виду этого ражего детины с низким лбом и маленькими злобными глазками, он всерьез опасался если не за свою душу, то уж, во всяком случае, за свою жизнь.

— Не говори глупостей, Муций, — взъярился Перразий. — Только твоих страхов мне сейчас и не хватает. Прикажи агентам, чтобы привели женщину.

В подвал вела довольно крутая лестница с выщербленными ступеньками. Муций, однако, двумя прыжками одолел расстояние до тяжелой двери из толстых дубовых досок и через мгновение скрылся за ней. Похоже, корректора Перразия он боялся больше, чем демонов.

— А куда ведет вон та дверь? — ткнул Серпиний пальцем в противоположный конец довольно обширного помещения.

— Скорее всего, в винный погреб, — предположил трибун Марк и втянул носом воздух, пытаясь чутьем определить наличие напитка, веселящего душу.

— А может, она ведет прямо в преисподнюю, — хихикнул светлейший Пордака и тут же осекся под осуждающим взглядом Леонидоса.

— Стыдись, сын мой, — веско произнес падре.

— Так ведь по городу давно ходят слухи, что дом комита Федустия стоит в очень опасном месте, — развел руками префект анноны. — Говорят, что предыдущий его владелец, некий Дидий, был то ли халдеем, то ли нубийцем, не чуждым черной магии, и умер он при весьма странных обстоятельствах. Я собственными глазами видел его перекошенное от ужаса, черное как сажа лицо.

— Знал я этого Дидия, — вздохнул трибун Марк. — Поговаривали, что он берет в заклад не только имущество, но и души. Сам я, правда, к нему не обращался, но знал людей, которых он ссужал деньгами. Все они скверно кончили. А иные просто исчезли, не оставив и следа.

— Это как же? — насторожился Серпиний.

— А вот так, светлейший, — вздохнул Марк. — Вспыхнул огонь — и нет человека. Причем даже пепла не остается.

— Многих губит страсть к золоту, — воздел руки к потолку падре Леонидос. — Очень многих.

— Это верно, — подал голос корректор Перразий, сидевший на краешке топчана, предназначенного для жутких дел. — Иных, правда, не демоны вводят в соблазн, а самая обычная жадность. Вот и тащат они из казны денарии горстями. А когда их ловят за руку, они норовят свалить все на происки сатаны.

— Уж не меня ли ты имеешь в виду, светлейший Перразий? — с усмешкой спросил Пордака.

— Расследование покажет, — сухо отозвался корректор.

Заскрипевшая вдруг дверь заставила Серпиния вздрогнуть и подхватиться на ноги. Впрочем, это была другая дверь, в которую агенты ввели женщину, облаченную в черную тунику. Серпиний ждал насмешек по поводу своей робости, выказанной столь не к месту, но никто из присутствующих даже головы не повернул в сторону юного нотария. Корректор Перразий поднялся с топчана, уступая место перепуганной матроне. Похоже, Ефимию, перед тем как отвести к палачу, напоили вином, во всяком случае, вела она себя весьма странно и даже вцепилось в плечо растерявшегося корректора, дабы избежать падения.

— Да она пьяна! — вскричал возмущенный Перразий.

— А что нам было делать, светлейший? — развел руками Муций. — У нее ноги подкашивались от ужаса. Она почти потеряла сознание. Выдержать такое порой бывает не под силу даже мужчине. Может, мы ее сначала растянем на дыбе, а уж потом угостим раскаленным прутом?