Кстати, еще один плюс: мы оделись и впервые поехали на работу вместе. Я чувствовала себя принцессой. Грейс Келли с Кэри Грантом. Совсем как глупенькая школьница, посчитавшая себя самой хорошенькой и особенной девушкой на свете — предметом зависти остальных. И до ужаса довольной собой. Совсем как кошка, проглотившая канарейку.

Сегодня выдался чудесный день. Один из самых прекрасных весенних дней, которые я когда-либо видела в Лондоне. А возможно, и в жизни. Буквально за одну ночь взорвались бутоны миллионов цветов. Нарциссы укрыли Грин-парк золотым покрывалом. Даже у запряженных в кареты лошадей красовались заткнутые за сбрую букетики. Цветочные ящики на окнах радужно переливались. На меня нахлынула волна слезливой сентиментальности.

Крыша автомобиля была опущена, и яркое утреннее солнце омывало наши лица. Радио надрывалось во всю мочь: «Пинк Флойд».

Оуэн что-то сказал и погладил меня по руке.

— Что? — заорала я.

Он повторил, но до меня опять не дошло.

— Прости, ничего не слышно. Да приглуши ты радио!

Слава Богу, он послушался.

— Я сказал, что никогда еще не был так счастлив, потому что ты моя.

— Успокойся, Оуэн, и хватит об этом. Прекрасный день, правда?

— Какая же ты брюзга!

Он выбрал самый длинный маршрут, по Конститьюшн-Хилл, к мемориалу королевы Виктории перед Букингемским дворцом. Потом повернул и поехал обратно. И так три раза.

— Клянусь Богом, Кик, я чувствую себя таким мальчишкой, что, будь здесь поблизости кино для автомобилистов, давно бы затащил тебя туда. Там хоть пообжиматься можно вволю! Куда Элвису до меня!

О'кей, сама-то я представляла Грейс Келли и Кэри Гранта! Но могу быть Грейс Келли и с Элвисом. Просто уверена! Могу. И буду.

Мы промчались по Мэлл к Трафальгар-сквер, оттуда к Пэлл-Мэлл и вниз, мимо Сент-Джеймс-плейс к маленькому частному гаражу за отелем. Оуэн снял гараж у разорившегося аристократа.

Пришлось выйти, прежде чем он загнал машину в гараж: места почти не осталось.

— За те безумные деньги, которые ты платишь этому парню, можно было бы весь мир спасти! — упрекнула я, глядя, как он с усилием закрывает двери и вешает огромный замок. — По крайней мере мог бы поставить автоматику.

— Плевать, сколько бы ни стоило: моей машины никто, кроме меня, не коснется, к тому же по обе стороны нет ни одного автомобиля, так что никто дверей не заденет.

— Ты просто псих.

— Пойдем, беби! — Он обнял меня за плечи и прижал к себе. — Пора завтракать.

Беби!

Я ухмыльнулась.

Беби. Bay!

Пока он менял неформальную одежду на обычный деловой костюм, я изучала меню, любезно предоставленное обслуживанием номеров. Его пентхаус с двумя спальнями скорее походил на загородный дом: широкие окна в гостиной, диваны, обтянутые выцветшим мебельным ситцем, удобные кресла, полки, забитые первыми изданиями, начиная с сороковых годов, действующий камин и маленькая терраса, дверь на которую была открыта, впуская волну свежего утреннего воздуха с легким запахом океанской соли.

— Что ты хочешь? — крикнула я, подойдя к спальне. — Апельсиновый сок? Пышки? Французский тост? Сосиски?

— Ты же знаешь, что я люблю: много белков, мало жиров. Закажи за меня. Может, белковые коктейли?

Я даже растерялась. Мы словно встретились впервые. Я знала, что он ест на завтрак в Кливдене и в офисе, но тут был совсем другой Оуэн. Что, если дома он предпочитал совсем другое? Знаю, звучит по-идиотски, особенно в моем возрасте, но дело в том, что я впервые попала в жилище мужчины. Я бывала в гостиничных номерах с сэром Крамнером — даже после того, как купил мне квартиру на Итон-сквер, он все же любил проводить ночь-другую в «Клариджез».

— Думаю, неплохо бы устроить праздник розового шампанского, — говаривал он. — Ты слишком много работаешь, Кик.

После чего мы весело отправлялись в наше уютное убежище.

Мы с Оуэном много раз останавливались в «Кливденз». Но это совсем другое. Гостиничные номера — нейтральная почва. Совершенно независимая реальность.

И теперь, оказавшись в комнатах Оуэна, я слонялась из угла в угол, пока он одевался и говорил по телефону. И не совсем ясно представляла, что делать с собой. Все это казалось невероятно интимным и в противоположность той, утренней, физической и романтической интимности выбивало меня из колеи. Я чувствовала себя не в своей тарелке. Повсюду были маленькие личные и, видимо, очень важные следы присутствия Оуэна: несколько фотографий — Оуэн на лыжном подъемнике, на яхте, лежит голый на белоснежном песке на фоне изумрудного океана. И на каждом снимке другая девушка. Только он оставался все тем же: смеющимся, улыбающимся, веселым. Ни одной моей или нашей фотографии. Пока. Стопка писем, пришедших прямо в отель. Я постаралась обойти их стороной, на случай если здесь видеокамера. Через ручку кресла небрежно переброшен свитер. Поношенные кроссовки стоят за дверью.

Я чувствовала себя непрошеной гостьей. И поэтому, пару раз подняв трубку, чтобы заказать завтрак, снова опускала на рычаг. Я вела себя, как деревенская дурочка-подросток, задумавшая неприличную проделку.

Наконец я собралась с силами и позвонила в обслуживание номеров.

Зазвонил сотовый Оуэна, и я не сразу сообразила, что делать. Это еще личное время или уже рабочее? И если я отвечу? Это уже входит в мои обязанности или нет? Номер звонившего не высветился.

— Секретарь Оуэна Брейса, — отозвалась я.

Неизвестный повесил трубку.

Во время завтрака он не отнимал телефона от уха, что вполне меня устраивало. Я читала газету и вернула несколько звонков, в том числе Говарду Бошаму, банковскому клерку, занимавшемуся моим трастом в лондонском «Прайвит бэнк».

— Мисс Кесуик, я очень рад, что нашли время перезвонить. Чистая формальность, нет причин волноваться, но по закону мы обязаны уведомить клиентов, если случилось что-то необычное.

— Необычное?

— Да. Ничего страшного, но в этот уик-энд кто-то вломился в наш компьютер. Второй раз за полгода. Я был обязан дать вам знать, на случай если захотите перевести траст в другой банк, поскольку мы пока не можем обеспечить полную анонимность. Естественно, мы надеемся, что вы предпочтете остаться с нами, ведь что ни говори, а мы заботились о вас много, много лет и, надеемся, заслужили ваше доверие.

— Целиком и полностью, сэр. Мне и в голову не пришло бы ничего подобного.

Мистер Бошам был тем человеком, который представлял меня на совещаниях совета директоров «Баллантайн». Его строго официальное ко мне отношение, даже после столь долгого времени, оставляло ощущение уверенности и стабильности, как в те времена, когда во главе стола сидел сэр Крамнер.