— Ты голубой?

— Нет. Это антураж такой, людям нравится…

— Ты в зоне когда-нибудь был?

— Нет.

— А я был. Два раза. И Севастьян Геннадьевич был. Тоже два раза. И Василий Петрович там бывал… А ты там не был. Но ты считаешь, что ты правильный, а мы бывшие урки. Ты так думаешь?

— Нет, что вы! — Головастик смотрел на Матвея глазами смертельно напуганного кролика.

— А я говорю, думаешь… Неправильно думаешь. Это мы правильные, а ты чума грязная. Ни морали за тобой, ни понятий, ничего. Потому и болтаешься по этой жизни как дерьмо… Неправильно ты, Лева, поступил, очень неправильно…

— Извините!!! Я больше не буду!

На Головастика тошно было смотреть, настолько он был испуган.

— Не тот случай, Лева. Извинения не принимаются… Мы живем в демократическом государстве. Поэтому мой клуб — зона, свободная и от расизма, и от пидорасизма. Зона. Лева, зона это! А ты зашкварил мою зону! Ты опоганил ее своими штучками!

— Это не прощается, — вставил Волынок.

Но Головастик на него даже не глянул. Парень понимал, от кого зависит его жизнь. Именно жизнь, а не что-то меньшее… Матвей знал людей неправильной ориентации, которые скрывали свои пристрастия. Таких он еще мог понять, с природой не поспоришь. Но воинствующих передастов ненавидел до смерти. Потому фейс-контроль не пускал в клуб явных петухов…

— Я больше не буду!

Матвей не знал, что ему делать. Он должен был приговорить парня к смерти. Но в то же время нельзя было этого делать, поскольку менты могли найти труп, начать следствие, а он и без того в осаде.

Но и без последствий фортель Головастика оставить было нельзя.

Матвей подозвал к себе Волынка, глянув на клоуна, провел пальцами по своему горлу. И едва слышно сказал.

— Убивать не надо. Напугай и отпусти.

Волынок согласно кивнул. Подошел к перепуганному парню, недобро глянул на него, взял за плечи, развернул к себе спиной и четким заученным ударом в шею выбил из него дух.

— Только не переборщи, — предупредил его Матвей.

— Все сделаю в лучшем виде…

На лифте с Головастиком на плече он спустился прямо в подвал; там были комнаты, в которых можно было застращать парня. Матвей не стал спускаться туда вместе с ним. Не тот у него уровень, чтобы самолично заниматься лицедейством. Тем более что Волынок знает толк в таких делах…

* * *

Женщина билась в истерике: кричала, размахивала руками, рвалась в кабинет к начальнику ОВД. Подполковнику Круче ничего не оставалось, как принять ее.

Ей было лет пятьдесят. Сама сухенькая, а глаза мокрые от слез. Одета опрятно, но бедненько. Седеющие, гладко зачесанные волосы, узковатое, не лишенное природной привлекательности лицо. Степан налил в стакан воды, подал ей.

— Успокойтесь.

— Не могу, — всхлипнув, сказала она.

— Что случилось?

— У меня сын пропал.

— Когда?

— Позавчера ушел в свой клуб и обратно не вернулся.

— В какой клуб?

— «Пьедестал». Он там конферансье работает. Головастиков его фамилия, зовут Лев.

— И выглядит как лев?

— Нет. Он у меня худенький.

Степан вспомнил фигляра со сцены «Пьедестала» и его анекдоты про тещу, которые так взбесили Комова.

— Волосы темные, кучерявые?

— А вы откуда знаете? — встрепенулась женщина.

— Приходилось бывать в «Пьедестале». Не знаю, может, я не о том думаю…

— Он у меня там один кучерявый… Вернее, был.

— Ну почему был? Жив он, здоров.

— Может, и жив. Просто он уже не кучерявый. Спрямил он волосы и обесцветил.

— Зачем?

— Номер он свой поставил. А хозяин его к себе потом вызвал. И он, как мне сказали, пошел к нему и пропал. Я его вчера весь день ждала, ночь сегодня… Не знаю, что и думать. В клуб ходила, так там никто не знает… Ребят его спрашивала, они сказали, что хозяину их номер очень не понравился.

— Почему?

— Ну, как бы вам это сказать, — замялась женщина. — Там с нетрадиционной ориентацией связано. Лева говорил, что это какой-то кул, фишка… Я ничего в этом не понимаю…

— А девушка у него есть? Или… э-э, парень?

— Нет, нет, что вы! Лева совершенно нормальный парень!

— Значит, есть девушка.

— Ну, не знаю…

— Наверное, есть. Может, он сейчас у нее. Вы поговорите с его друзьями, они вам скажут, где он может быть…

— Нет, нет, они уверены, что Лев не выходил из кабинета хозяина…

— Я был в кабинете хозяина, — вслух подумал Степан. — Зайти туда можно через дверь, выйти через лифт. Или наоборот…

— Что вы говорите?

— Не беспокойтесь, ничего с вашим Левой не случилось. Жив-здоров, просто загулял…

— Вы отказываетесь его искать? — снова кинулась в истерику женщина.

— Нет, мы будем его искать…

Степан немного подумал и вызвал к себе старшего лейтенанта Косыгина.

— Юра, нужна твоя помощь. Прямо сейчас едешь в «Пьедестал», найдешь там Биткова и узнаешь у него, куда мог деться Головастиков Лев… э-э…

— Лев Михайлович! — подсказала женщина.

— Вот его и найдешь. Или просто узнаешь, где он может быть. В любом случае звонишь мне…

Степан отослал Косыгина с поручением, а неугомонную мамашу отправил домой, пообещав лично ей позвонить, как только разыщет сына.

Только кабинет опустел, как появился Кулик. В глазах блеск охотничьего азарта, в руке папка.

— Степаныч, мне сказали, Косыгин у тебя! — торопливо спросил он.

— По делу отправил.

— Жаль, он мне очень нужен. Но раз уж к тебе зашел… Вот смотри, результат баллистической экспертизы.

Он выложил на стол несколько сероватых листков, но Степан на них даже не глянул. Он полностью доверял Кулику.

— И что там?

— Первое, в Сафронова стреляли из автомата, обнаруженного в квартире Трофименкова. Второе, из этого же автомата стреляли летом, ряженая охрана Биткова, когда Сафронова захватывали. Сравнительный анализ гильз показал…

— Ну вот, а Битков говорит, что непричастен к инциденту в «Реверсе»…

— Врет он все.

— Да, но прищучить его мы все равно не сможем. Разве что задержать, предъявить обвинение, отправить в изолятор. Можно устроить ему райскую жизнь…

— Кончать с ним надо, — кивнул Кулик.

— Надо. Готовь-ка ты группу захвата, — решился Степан. — Хватит с ним цацкаться…