Летом две тысячи шестого на южной окраине города по дороге в аэропорт началось строительство грандиозного сооружения – многие сомневались, что не бросят, достроят, – спортивного комплекса с искусственным катком.

Строительство курировали, как это принято теперь называть, очень серьезные люди, бригады были из-за Саян, поэтому фирму, в которой работал Андрей, туда не подпускали. Но не в этом суть.

Когда зашла речь о том, как назвать комплекс, всплыло имя Субедея, военачальника из армии Чингисхана, потом Батыя. Местные историки откопали сведения, что Субедей был по происхождению тувинец. Ну, не тувинец, но из тех, кто жил на территории нынешней Тувы в тринадцатом веке.

Идея назвать спорткомплекс в честь этого персонажа возмутила крошечную – ту, что еще имела возможность и способность на что-то как-то реагировать, – часть русского населения:

«Он на Калке на русских князьях пировал! Он Рязань сжег, Коломну, Москву, Владимир, Киев! Вырезал десятки тысяч в Китае, Средней Азии, на Кавказе, в Восточной Европе! Он кровавый монстр просто-напросто».

Тувинские историки отвечали:

«Во-первых, Субедей-маадыр – великий полководец, не проигравший ни одной битвы. Им восхищался ваш русский историк Лев Гумилев, его талант признавал Карамзин. Во-вторых, в честь многих завоевателей по всему миру называют сооружения, парки, им ставят памятники. Субедей-маадыр участвовал в создании великой империи, самой большой по территории за всю историю человечества, и его имя должно быть увековечено на его родине!»

Открытый спор прекратило мнение из федерального центра: каждый национальный регион имеет право на своего героя. Пусть в Туве таковым будет полумифический, из далекого прошлого соратник Чингисхана.

Спорткомплекс называли «Субедей», а немного позже в его фойе поставили статую из желтого металла. Воин в монгольских доспехах.

На открытие приехали высокие московские люди – тогдашний министр МЧС и главный в партии «Единая Россия» Сергей Шойгу, министр спорта Вячеслав Фетисов, олимпийские чемпионы… Андрей смотрел репортаж по телевизору вместе с Алиной и со страхом ждал, что она предложит: «А давай как-нибудь сходим». Но она молчала. Может, знала от отца или брата, кто такой этот герой для русских, может, сама прочитала, а скорее всего, просто пока не осознала, что туда, где побывали такие известные господа, возможно попасть простому смертному.

Не бывали они там и позже, даже когда стал подрастать Данька. К моральным причинам добавились и вполне конкретные: оказалось, что спорткомплекс построен из вредных материалов, у искусственного льда повышенная токсичность… (В «Субедее» Топкин окажется через несколько лет после открытия, по работе – будут менять часть окон, которые, по определению бригадира, строители поставили «жопой».)

Но ладно с этим «Субедеем». Как он сходился с Алиной? Как она стала его женой? Хм, а ведь сложно вспомнить…

Однажды, уже поздней осенью две тысячи пятого, значит, почти через полгода после начала общения, провожая Алину на такси домой, он увидел в ее глазах не то чтобы страсть, призыв, а решимость, которая сразу возбудила, распалила, заставила спросить низким, мужским голосом:

«Может быть, ко мне?»

И Алина кивнула. Коротко, резко. И отвернулась.

«Меняем маршрут», – сказал Андрей водителю, назвал свой адрес.

Водитель бормотнул недовольно и неразборчиво, включил рацию, забубнил в ее трески и щелчки:

«Урана, эт Эдя, который от муздрама до Серебрянки везет… Клиенты передумали, блин. Теперь до Калинина, дом двадцать шесть. Посчитай меня».

«А ты где сейчас?» – спросил в ответ женский голос.

«К “Востоку” подгребаюсь».

Через полминуты из динамика прозвучала новая сумма проезда. Почти в два раза выше.

«Ничего», – мысленно успокоил себя Андрей и в то же время почувствовал подрагивание в ногах, пощипывание пальцев; только сейчас осознал, что вот-вот произойдет секс. Которого у него давным-давно не было. И не очень-то хотелось…

«А родители волноваться не будут?» – спросил Алину.

Не оборачиваясь к нему, она снова резко и коротко дернула головой, но теперь отрицательно, и сказала:

«Не будут. Я предупредила».

Вот так-так – предупредила. Значит, знала заранее… А еще говорят, что мужчины всё решают. Он стал по-другому глядеть на Алину, подозревая в ней опытность, расчет, представлял раскинутые сети…

Она оказалась девушкой в том смысле, какой это слово имело первоначально. До Андрея у нее не было мужчины. Он понял это еще до секса – по тому, как она боится, как неумело, некрасиво раздевается. И спросил напрямую, довольно грубо:

«Точно хочешь сделать это со мной? Чтоб я это сделал? Может, у нас ничего не получится дальше… в будущем».

Она каким-то и лепечущим, и уверенным голосом ответила:

«Я хочу, чтобы ты был первым. Единственным. Я не знаю, но я влюбилась… В тебя».

Его не тронули ее слова. Наоборот, появилось такое странное – а может, и не странное – желание: своими словами Андрей не мог его сформулировать, но вовремя вспомнилась строчка из Есенина – «изомну, как цвет». Правда, у Есенина там про хмель страсти, а он был спокоен и рассудителен.

Раздевшись, прошел к шкафу, достал старую простыню. Развернул на четверть, постелил на то место, где должен был оказаться зад Алины. Сказал:

«Ложись».

Она, подрагивая, потирая, будто замерзла, плечи, легла… А утром повела себя как хозяйка. Не нагло, а так – со скромностью, но все же по-хозяйски. Проверила его запасы в холодильнике, в тумбочке, где лежали крупы, макароны. Осмотрела посуду.

«Я приготовлю яичницу? – предложила. – Или могу оладьи сделать. У тебя вот сгущенка есть».

«Можно оладьи». – Андрей хотел казаться равнодушным и холодным, а на самом деле чувствовал умиротворение и тихую радость. Алина была какой-то уютной и на расстоянии теплой…

Стоял в дверном проеме между прихожей и кухней и наблюдал за новой девушкой в квартире. Казавшаяся полноватой в джинсах, кофтах, сейчас, в тонком халате, который Андрей специально держал для таких вот, оставшихся у него на утро, она выглядела стройной и фигуристой. Розоватые крепкие ноги, шары плеч прямо вопили о здоровье, женской силе.

Она энергично, умело взбивала вилкой тесто для оладий, лицо было сосредоточенно, серьезно. Вся погрузилась в этот процесс… Уловила взгляд Андрея, обернулась, в глазах появилась растерянность и испуг – «я не то делаю?» Но он улыбнулся, и ее лицо стало счастливым. А потом – озабоченным:

«Тебе ведь на работу сегодня?»

«Да… надо собираться… работать, – медленно сказал Андрей и добавил после еще одной паузы: – Оставайся».

И она осталась. И стала жить.

О загсе не поминала, не мечтала вслух о свадьбе, но с каждой неделей каким-то образом – не словами, не взглядом, не показной грустью, а иначе, неуловимо – все яснее давала понять ему, что нужно узаконить их отношения.