— Посмотри-ка под столом, — сказал я тихо, продолжая пристально смотреть ему в глаза.

Тем временем под столом я вытащил из левого кармана брюк кончик канцелярского ножа, принесенного из дома, — как раз на столько, чтобы Менкену было хорошо видно. Его лицо застыло, и он обеими руками вцепился в подлокотники своего кресла.

— Не дергайся, — велел я.

Я убрал нож обратно в карман и одарил Эрика Менкена теплой улыбкой.

— И не надо смотреть так испуганно. Как ты сам сейчас сказал, люди сразу замечают, если что-то идет не так.

Менкен огляделся, но ни один из десятков техников и других сотрудников «Миллионера недели», которые находились в студии, не следил за нами. Рука Менкена слегка приподнялась, будто он хотел привлечь чье-то внимание, но быстро опустилась.

— Послушай, — сказал я. — Зарезать кого-нибудь таким ножом довольно трудно. В любом случае потребуется много времени, так что я вовсе не намерен делать этого. Но им можно так изувечить твою противную рожу, что съемку придется прекратить. Я не знаю, сколько ты положишь себе в карман, но думаю, что всем будет лучше, если мы просто доиграем по правилам.

— Еще двадцать секунд! — прогремел голос режиссера.

Менкен закусил губу, покачал головой и снова посмотрел на меня.

— Значит, больше никаких бровок и несчастных физиономий, — сказал я. — Понял?

Режиссер приблизился к нашему столику и положил одну руку на плечо Менкена, а другую — на мое.

— Еще десять, — сказал он. — У вас все в порядке?

Эрик Менкен кивнул, потом посмотрел на меня и кивнул еще раз; его лицо больше не было мрачным, и, пока режиссер отсчитывал секунды до продолжения «Миллионера недели», он даже попытался улыбнуться.

До недавнего времени я считал, что этот популярный телеведущий в состоянии вступить в любовную связь с моей женой, не делая из этого большого секрета. Не раз за последний год я прокручивал в уме ролик: Эрик Менкен на моем собственном балконе обхватывает Кристину сзади. За кадром неизменно звучал голос госпожи Де Билде: «И тогда она обернулась и стала его целовать…»

Но не так давно я узнал правду — как часто бывает, она оказалась гораздо более удручающей, чем самая разнузданная фантазия.

После того как я забрал «джип-чероки» из автосалона на Юго-Западе и несколько раз, врубив на полную мощность «Stuck in the Middle with You», проехал по четырехполосному шоссе под стадионом «Аякс», я вдруг вспомнил о Петере Брюггинке, которого за несколько дней до этого опять положили в расположенный неподалеку Академический медицинский центр. На парковочной площадке перед больницей я увидел, как в невзрачный зеленый фиатик садится женщина с коротко остриженными волосами и в солнечных очках. Я не сразу понял, что это моя невестка.

Петер снова лежал среди шлангов и мониторов, но весело поприветствовал меня, подняв руку; на столике возле его койки стоял свежий букет цветов.

— Наверное, чуть больше года назад, — ответил он, когда я спросил его об этом как мужчина мужчину; его кожа цвета газетной бумаги приобрела розоватый оттенок. — Да, тогда, на твоем дне рождения. Сначала мы просто стояли и разговаривали, а в следующую секунду это вдруг произошло. Вспыхнуло, парень, как порох…

— И тогда ты вышел вслед за ней на балкон, и там-то все и началось.

— Да, точно… Но погоди-ка, откуда ты знаешь? Ты что, подглядывал за нами? Гнусный негодяй!

Я подмигнул Петеру:

— Не совсем. Я тактично отступил, увидев, как Ивонна нагнулась, чтобы взять те пивные бутылки. Но когда вы и через четверть часа не вернулись с балкона…

А потом я осведомился — опять же, как можно тактичнее — о видах на будущее: о возможной продолжительности жизни Петера и о его планах в отношении моей невестки.

— Она хочет уйти от этого болвана, — сказал он. — Но все еще сомневается, потому что ей жалко детей. Что касается моих видов, то я не загадываю дальше чем на день. Может, это и странно, но с Ивонной, а потом — с раком все, кажется, стало гораздо интенсивнее. Словно за один год я должен наверстать упущенное за целую жизнь, как-то так.

Я понимающе кивнул. На прощание я обеими руками взялся за руку Петера.

— Ты должен подтолкнуть ее к уходу от этого дармоеда, — сказал я. — И для детей так будет лучше. Я хочу сказать, ты болен, но ты… — я подыскивал подходящее слово, — все-таки кое-кто: не знаю, как сказать это другими словами. Если бы дети сами выбирали себе отца, они скорее предпочли бы тебя, чем того лузера, складывающего пазлы. Ты так не думаешь?

— Не знаю. Я никогда не буду препятствовать им видеться с собственным отцом.

— Может быть, этого не потребуется, — сказал я и снова подмигнул. — Может быть, скоро это будет совсем не нужно.

Только когда стоимость вопросов возросла — как-никак теперь я мог забрать домой более шестнадцати тысяч гульденов, даже если бы неправильно ответил на все вопросы с седьмого по десятый, — до меня стало доходить: дело не сводится к тому, чтобы с помощью поднятых бровей и улыбочек привести меня к десяти миллионам.

Все началось с вопроса о «Бешеных псах»; сначала это выглядело случайностью, но потом оказалось, что дело обстоит иначе.

— В фильме «Бешеные псы» знаменитого американского режиссера Квентина Тарантино есть скандально известная сцена: один из участников ограбления, которого играет Майкл Мэдсен, отрезает у полицейского ухо, — прочитал Эрик Менкен вслух со своей карточки. — В фильме у всех налетчиков были клички: Мистер Розовый, Мистер Блондин, Мистер Белый и так далее… Как звучит кличка персонажа Майкла Мэдсена в «Бешеных псах»? A: Мистер Коричневый, B: Мистер Белый, C: Мистер Блондин или D: Мистер Оранжевый?

Пока на моем мониторе один за другим выскакивали варианты ответа, я смотрел на Эрика Менкена. Можно ли презирать его больше, чем я делаю это сейчас, зная, что он слишком малодушен даже для заигрываний с моей женой? Ведущий глупо ухмыльнулся в ответ, но тут же посерьезнел. Наверное, он подумал, что я могу принять его ухмылку за подсказку. А может быть, вспомнил о канцелярском ноже.

Я решил на этот раз вести себя «как можно нормальнее», но вместе с тем показать публике, что я действительно пришел не с улицы.

— Это был не Мистер Коричневый, — начал я. — Его играл сам Тарантино: это небольшая роль в самом начале, когда они все разговаривают о песне Мадонны «Like a Virgin».[53]Это также не Мистер Белый, потому что его играет Харви Кейтель…

Я постарался выговорить фамилию этого американского актера правильно, с ударением на последнем слоге, а не на первом, как обычно ее произносят в нашей стране.

— Мистер Оранжевый — это засланный полицейский, которого играл Тим Рот: значит, не он. Остается Мистер Блондин…

Теперь пришел мой черед против собственной воли думать о канцелярском ноже в кармане брюк; прежде всего мне представилась сцена, в которой я, с Эриком Менкеном в качестве подопытного, демонстрирую зрителям, как Мистер Блондин (ответ «С») отрезает ухо полицейскому.