перед подъемом? Нажми на «железку». Тогда все будет, как любит говорить полковник Дынин, как надо.

Первому — труднее всего. Первому всегда трудно. Дынин закрыл глаза, и вдруг перед ним встал не песок озверевшей пустыни, а городок Демидов, вернее, то, что осталось от него. Одни черные стены от разбитых зданий.

…Был август сорок третьего. 114-я отдельная стрелковая бригада вела наступление на Демидов, что северо-западнее Смоленска. Прежде чем выбросить врага из города, батальону предстояло с боем взять высоту. Господствующую над местностью высоту, которую фашисты превратили в неприступный опорный пункт. Она опоясана траншеями, минными полями, ощетинившимися рядами колючей проволоки…

Батальон готовился к атаке. Готовился и комсорг батальона — он, Михаил Дынин.

Пошла полого над высотой сигнальная ракета. Вперед и только вперед! Но перекрестный огонь, плотный, как черная буря пустыни, прижал бойцов к земле. Убит комбат. Убит заменивший его ротный…

Солдату кажется, что в этой лавине огня каждая пуля — в него. Залег батальон. Кто-то должен подняться первым и поставить на ноги других. Всех.

Он встал, комсорг Михаил Дынин. Встал первым под огнем, рванулся вперед, чтобы вцепиться врагу в глотку. За комбата, за ротного и убитых товарищей, за сожженный Демидов и поруганную русскую землю.

— Комсомольцы, за мной!

Он знал, что его не услышат в этом огненном грохоте. Но увидят, и подымутся, и возьмут высоту — это он тоже знал, в это верил.

Вот и вражеские окопы. Но смолк автомат — кончились патроны. Смолк в ту минуту, когда фашистский верзила — вот уже видны его белые от страха глаза — вскинул свой «шмайсер» и прицелился в Михаила. Но вдруг фашист словно подкошенный ткнулся лицом вперед, распластав руки по брустверу окопа. Старший сержант Сапрыкин, обгоняя Дынина и перезаряжая на бегу карабин, крикнул:

— Не спеши, комсорг! Ты свое дело сделал!

И теперь уже сапрыкинское:

— Комсомольцы, вперед!

Потом началась рукопашная. Гнали фашиста с обратных скатов высоты.

Какой же он лихой и дружный, их батальон. С командиром отделения старшим сержантом Сапрыкиным они не раз еще будут стоять в боях плечом к плечу, ходить в атаки, выручая один другого. А тогда, на высоте с отметкой 238,7, Михаил даже не успел ему сказать спасибо: в рукопашной каждая секунда ценою в жизнь. Ты одолеешь врага или он тебя. Но если ты настоящий солдат, если ты люто ненавидишь врага, если рядом твои товарищи, в которых веришь, а они — в тебя, то тут уж дерешься без всяких «или». Только ты его!

С Сапрыкиным и на комсомольских собраниях сидели бок о бок. Сдружились.

Жаль, потом разошлись их боевые пути-дороги. Победный май сорок пятого Михаил Дынин встретил капитаном, помощником начальника политотдела бригады по комсомольской работе. В том же мае, а потом все новыми и новыми зимами-веснами посылал запросы Дынин во все концы страны: «Где ты, друг Сапрыкин? Отзовись, боевой комсорг!»

…Колонна упрямо продвигалась вперед. Где-то через два часа устали ветры. Постепенно улегся песок, будто так и лежал он недвижимо здесь всю свою сонную вечность.

— Стой! Глуши моторы! Осмотреть груз, машины, проверить масло…

Недолог привал.

— Устали солдаты, товарищ полковник, — подошел к Дынину лейтенант Чернущенко. — Может быть, собрать их в кружок, побеседовать? Расскажете что-нибудь из военной поры, вот было бы к месту.

Михаил Львович рассматривал карту.

— Беседу, говорите? К месту. Проведем. Вот здесь, — отметил он точку на карте. — Через сорок три километра. А пока советую собрать саксаул. Впереди участки зыбучих песков и в такие вот бури выползают они на дороги. Без настила там не обойтись. Через пятнадцать минут сигнал «По машинам».

Солнце уже словно прикипело к зениту и выплескивало на землю свои расплавленные лучи. До дверцы кабины не дотронуться. Да и стекла закрыты. Откроешь, и от встречного раскаленного ветра трескаются, кровоточат губы.

…Идут, идут машины. И кажется, все моторы ревут в унисон первому. Первому всегда трудно. Но знает полковник Дынин: молодые солдаты и офицеры, следующие за ним, прокладывают свой первопуток в военной биографии. Молодость — она гордая, она порой и не в меру горячая. Нет опыта? Он быстро придет, когда есть на кого ей держать равнение. А они, на кого можно равняться, есть.

Все ближе и ближе сорок третий километр. Последний поворот перед привалом. Здесь…

— Товарищи, — обратился Дынин к построившимся у первой машины водителям. — Вот что, пойдемте со мной. Здесь недалеко. Можно — без строя.

Они шли молча, утопая в песке. Без шуток, привычных шоферских подначек. Значит, крепко устали.

Остановились у неглубокой выемки, занесенной песком. Рядом — почерневший желоб. Полковник Дынин снял фуражку.

— Запомните это место, товарищи. Здесь в годы гражданской войны красные курсанты Ташкентской пулеметной школы держали смертный бой. Они были вашими ровесниками. В такую же жару и под этим же солнцем они более месяца преследовали уходящую за кордон крупную банду. Почти без воды. А впереди — лишь отравленные басмачами колодцы. Но нет, они не повернули назад. Здесь они и настигли бандитов. Тех оказалось много, больше, чем докладывала разведка, — у этого колодца басмачи соединились с подошедшим другим отрядом. Но курсанты вступили в бой. Ценой многих жизней одержали победу, выполнили приказ.

Солдаты обнажили головы, стали плечом к плечу вокруг колодца.

— Там, — полковник Дынин показал на юг, — в Республике Афганистан встретятся на нашем пути сожженные душманами кишлаки, порушенные и отравленные колодцы. Враги братского афганского народа, противясь революционным преобразованиям, могут и на нас обрушить огонь. Но будем помнить: нас ждут однополчане, наш груз нужен, крайне необходим строителям нового Афганистана. Во что бы то ни стало мы обязаны выполнить свой интернациональный долг. Так будем держать равнение на подвиг красных курсантов.

К машинам возвращались также молча, но строем, хотя никто и не подавал команды на построение. И сразу же, без перекура, заняли место в кабинах.

Взревели моторы. И километр за километром отходила, отступала назад пустыня.

А впереди был Гиндукуш. Полковник Дынин знал его хорошо, не раз вот так, в первой автомашине колонны, шел этим маршрутом — от выбеленных зноем долин к обледенелым перевалам. Ему можно было вылететь в Республику Афганистан рейсовым самолетом. Перевалы с высоты полета кажутся некрутыми, а ущелья и пропасти, что сейчас в метре от левого колеса, — безобидными морщинками-ниточками на лице спокойных гор. И снежный обвал в иллюминатор видится медленным-медленным, а камнепад на фоне серых скал и не увидишь. И в гуле самолетном не услышишь.

Здесь же, на трассе, этот бешено мчащийся наперерез колонне поток камней долго будет помниться и сниться. Горное эхо множит его грохот. И уже один этот грохот вдавливает