имеются кое-какие соображения на данный счет, а именно, по поводу формирования и определения полномочий этого органа, которые мне бы хотелось сейчас озвучить. Ни у кого нет возражений?

Зал сначала молчал, а потом руку поднял командующий ВКС[161] — генерал-полковник Сергей Владимирович Суворин.

— Разрешите?

— Говорите, Сергей Владимирович, — опять влез в роль спикера собрания Рудов.

— Я по составу Совета. Прежде чем начать обсуждать полномочия и состав, считаю необходимым его дополнить, вследствие гибели двоих из руководителей генералитета. Я имею в виду смерть генерала-армии Селюнина и министра обороны Жанчила Тургэна.

— Да. Действительно, как-то мы упустили это из виду, — откровенно признался Рудов, оглядываясь на сидевшего рядом Афанасьева.

— Насчет министра, давайте пока не будем форсировать события, потому что по данному вопросу имеются некие идеи, о которых мы поговорим чуть позже. А что же касается второго вакантного места, то по негласной традиции, выбывшего по каким либо причинам Командующего Сухопутными Силами, всегда замещает командующий Центральным военным округом. Следовательно, обязанности эти должен возложить на себя генерал-полковник Дворянинов Александр Владимирович, — подытожил Афанасьев.

Соблюдая форму, принятую в русской, а затем и советской армии при назначении на руководящий пост, Рудов обратился ко всем присутствующим:

— У кого-нибудь имеются возражения принципиального характера?

Всеобщее молчание было ему красноречивым ответом.

— Значит можно его пригласить на наше заседание? — опять оживился Суворин и все заулыбались, так как знали, что он с Дворяниновым были большие приятели.

— А он здесь? Я имею в виду в здании министерства? — спросил Рудов.

— Да. Я взял на себя смелость, порекомендовать ему, далеко не отлучаться от зала заседаний, — засветился улыбкой командующий ВКС.

Афанасьев кивнул в знак согласия. Рудов включил селектор и обратился к дежурным офицерам:

— Пригласите в зал заседаний Александра Владимировича Дворянинова.

Через минуту тот вошел в зал и, вскинув руку к козырьку фуражки, собрался уже было доложиться по форме, но Верховный не дал ему этого сделать:

— Александр Владимирович, военная коллегия в своем расширенном составе приняла решение назначить вас Командующим Сухопутными Силами Российской Федерации.

— Служу Российской Федерации! — опять вскинул тот руку к козырьку.

— До назначения командующего ЦВО, попрошу вас продолжать еще и исполнять прежние обязанности.

— Есть, исполнять!

— А сейчас прошу садиться и уже на правах члена Высшего Военного Совета, который мы сейчас формируем, принять участие в заседании.

— У кого есть еще какие вопросы? — спросил спикер собрания.

На этот раз руку поднял генерал-лейтенант Юрий Михайлович Стравинский — командующий Инженерных войск.

— Слушаем вас, Юрий Михайлович, — сказал Рудов.

— Тут, в общем, такое дело, — начал неуверенно Стравинский, — все мы тут присутствующие слышали речь Главы Высшего Военного Совета, сказанную им во время выступления по телевидению. Пользуясь свободой и некоторым гмм… демократизмом в деле высказываний своих мыслей, хочу высказать некоторые соображения по поводу слов Главы Высшего Совета, ибо они касаются, так или иначе, всех присутствующих…

— А попозже нельзя высказать эти соображения? — поморщился спикер собрания.

— Никак нет, потому как они носят принципиальный характер, — настаивал на своем Инженер, и глухое ворчание зала было явной поддержкой ему.

— Хорошо, Юрий Михайлович, высказывайтесь, — подбодрил его Афанасьев, предполагая, о чем пойдет разговор.

— Да, так вот, — продолжил Стравинский, явно приободренный поддержкой со стороны, — мне, кажется, и я думаю, что большинство разделяет мою точку зрения, что вы товарищ генерал армии, совершили большую ошибку устроив публичное покаяние и обещая устроить такое же всем членам Высшего Совета, причем не посоветовавшись с ним предварительно. Вы уж простите меня, но ваше давешнее высказывание мало того, что попахивает волюнтаризмом, но и уничтожает сакральность власти, как таковой, что никак не играет на руку новой власти в этих непростых условиях.

— Кто еще согласен с мнением Юрия Михайловича?! — спросил Афанасьев, нацепляя очки на нос, чтобы лучше разглядеть лица соратников.

Никто вслух не поддержал Стравинского, но встретившись взглядом с Верховным, почти все опускали глаза, что должно было демонстрировать негласную солидарность с его словами.

— Хорошо. Я отвечу на обвинения генерала Стравинского. Начну, пожалуй, с конца. Вы, батенька, рассуждая о сакральности власти, либо безнадежно отстали от действительности, застряв где-то в начале ХХ века, с его гимном «Боже, царя храни…», либо вообще свалились с другой планеты. О какой сакральности вы тут рассуждаете?! Вы что, не видели, что из себя представляла власть в лихие 90-е, где у руля стояли не просто воры и проходимцы, а явные враги?! Или в хотя бы те же «нулевые» с ее системой «договорняков» между всемогущим закулисьем и публичной властью? Вы видимо, полагаете, по своей наивности, что народ ничего не видит и ничего не слышит?! Вы, милейший, из своего четырехэтажного особнячка, с противоатомным бункером, построенном на Рублевке, выйдите на свежий воздух, да пройдитесь по магазинам. Да не элитным, а простым, где отовариваются обыкновенные люди. Вот уж где наслушаетесь о сакральности. Мне, вам, взрослому человеку, даже как-то стыдно напоминать о том, что написано в Конституции. А там четко и ясно написано, что источником и носителем власти в Российской Федерации является ее народ, а не абстрактное Божье провидение. И единственный критерий оценки деятельности любой власти заключается в градусе доверия основной массы населения к ней. Вы обратили внимание, как в последние примерно десять лет буквально на крыльях взлетела популярность советской власти?! Причем, популярность не инспирированная сверху, а снизу — из глубины народных масс. Сейчас те, кому посчастливилось жить в те времена, как сказку рассказывают своим детям о бесплатной медицине и образовании, уверенности советских людей в своем будущем, отсутствии оргпреступности и уважении к правоохранительным органам. Если раньше люди смотрели «Знатоков», то были уверены, что «моя милиция меня бережет»,[162] а сейчас смотрят и видят, что и с той и с другой стороны — бандиты, просто одни из них носят форму, а другие нет. И слушая с придыханием рассказы родителей о прекрасном и светлом прошлом, рассматривая старые фотоальбомы с запечатленными в них радостными лицами, кому они верят больше родителям или зомбоящику, поливающему «проклятый сталинизм» и «застой»?! Мы сами, собственными руками тридцать пять лет разрушали сакральность власти, и надо отметить добились на этом поприще невиданных успехов. Я в своем выступлении ничего не разрушал. Нельзя разрушить то, чего нет на самом деле. К тому же не мной сказано в Святом Писании: «суббота для человека, а не человек для субботы».[163] Или вы не согласны с Сыном Божьим и желаете отредактировать его слова?! Мне уже 65 в этом году исполнится. И перед встречей с Богом, мне бы не хотелось затевать с ним игры