— А я всегда считала, что признание мотивируется чувством вины.

— Иногда да. — Он выудил бутылку воды из сумки-холодильника. — Я могу работать и с нечистой совестью. Немного беспокойства, капелька мучительного сожаления или опасения, что скажут родители, — и чувство вины становится непреодолимым.

— Достаточно едва заметных манипуляций, и подозреваемый уже не может противостоять желанию вывернуться наизнанку, да?

— Записываешь это на видео, добавляешь несколько неоспоримых улик — и дело закрыто. Никакие резиновые шланги или блеф не требуются.

Грейс пристально, хотя ее глаза были скрыты очками, посмотрела на него.

— Ты, наверное, был очень хорошим копом.

— Был, — ответил он и сделал глоток холодной воды. — Очень-очень хорошим.

— И ты ушел, потому что почувствовал, что превращаешься в своего рода «члена комитета бдительности» с парапсихическими способностями.

Он знал, что она поймет. А вот то облегчение, что снизошло на него, удивило его.

— Что-то вроде этого, — согласился он. — Борьба была нечестной. Если брать статистику, то у большинства преступников, с которыми я вступал в контакт, была исковеркана психика, они были продуктом либо ужасающего воспитания, либо отсутствия родителей. Многие из них в детстве подвергались насилию. У многих имелись разного рода умственные отклонения. Почти половина из тех, кого я поймал, даже не умели читать.

— Ты жалел их?

Он слабо улыбнулся:

— Ну, так далеко я не заходил, просто у большинства тех, кого я помог засадить, не было шанса противостоять мне. Я нарушал их право на законное судебное разбирательство, и при этом никто, в том числе и подозреваемые, об этом не знал.

— С точки зрения закона ты не нарушал их права.

— Да, но с точки зрения бытия — нарушал.

— Ты совершил много хорошего, Лютер. Ты освобождал общество от плохих людей. Ты вершил справедливость по отношению к жертве. Все это очень важно для цивилизованного общества.

— Вот все это я и говорил себе несколько лет. Но потом выяснил, что подобные действия влекут за собой плохую карму.

— Твои два распавшихся брака?

— В том числе. Я стал бесить своих напарников, и в конечном итоге все отказались со мной работать. У меня появилась репутация одинокого волка. Это вредно для полицейского. Предполагается, что он должен быть членом команды. Люди в моем обществе начинали чувствовать себя неуютно.

Грейс нахмурилась.

— А другие детективы, с которыми ты работал, понимали, что ты делаешь?

— Они знали, что я почти всегда получаю результат, но не знали как. Черт, да они и знать не желали! Некоторые пришли к выводу, что я гипнотизирую подозреваемых. А кому захочется работать с человеком, который способен без твоего ведома загипнотизировать тебя?

— Теперь я вижу, в чем заключалась проблема, — сказала она.

— У меня менялись напарники с той же скоростью, с какой в «Темной радуге» меняются посудомойки. У некоторых ребят хватало природной чувствительности, чтобы задаться вопросом: а нет ли паранормального объяснения моему умению получать признания? Эта идея нравилась им не больше, чем идея с гипнозом.

— Потому что вынуждала их подвергать сомнению собственное душевное здоровье? — спросила Грейс.

— У большинства успешных полицейских есть достаточно сильная интуиция, которая помогает им иметь дело с теми, кто лжет, обманывает и убивает. Они всегда с радостью заявляют, что у них потрясающее чутье.

— А разве в полицейской среде хорошее чутье не считается ценным качеством?

— Считается, конечно. Но никакой коп не захотел бы, чтобы на него навесили ярлык психа. Фактор психического отклонения быстро убивает карьеру.

Она некоторое время молчала.

— Ты просто взял и уволился?

— Нет, было нечто вроде последней капли. Одно происшествие. Погибли люди. После этого я уволился.

— Что произошло?

Лютер следил, как волны искрятся в лучах солнца.

— Жил один человек, — сказал он. — Его звали Джордж Олмстед. Однажды он пришел в участок и сказал, что только что убил своего делового партнера. Сдал пистолет. На оружии были его отпечатки. Он утверждал, что они с партнером поссорились, решая, продавать бизнес или нет. Он сказал, что ему очень нужны были деньги, а партнер отказывался заключать сделку.

— Ты ему не поверил?

— Он казался довольно спокойным, но в его ауре что-то мерцало. Я немного поговорил с ним. Слегка подтолкнул. Выяснилось, что не он пристрелил своего партнера. Олмстед прикрывал свою дочь.

— А как она была связана с партнером?

— У них был роман, — ответил Лютер. — Ей было двадцать пять. Она наблюдалась у психиатра с тех пор, как окончила школу, и сидела на препаратах. Партнер с опозданием понял, что она не в себе. И попытался разорвать отношения. Она взбесилась и пристрелила его.

— А потом побежала к отцу?

— Который сказал, что все уладит. Он хотел защитить ее. Он считал это своим долгом. Он оберегал свою дочь с рождения. Она была его единственным ребенком. Мать умерла много лет назад.

Грейс кивнула.

— Он знал об отношениях между дочерью и партнером?

— Да. И поощрял их, потому что считал, что брак внесет определенную эмоциональную стабильность в жизнь дочери. После убийства он убедил себя, что во всем виноват только он, следовательно, и отвечать только ему.

— Но его история рассыпалась.

— Из-за меня. Когда мы арестовали дочь, он понял, что не выполнил свой долг как отец. Дочь в тюрьме покончила с собой. Олмстед вернулся домой, сунул пистолет в рот и нажал на курок.

— Это лишь доказывает, что он был так же нестабилен, как его дочь, — тихо проговорила Грейс. — Но ты все равно считал себя ответственным.

— А я и нес весь груз ответственности. Мне следовало бы вызвать наших психиатров и передать дело им. Я же вместо этого стал тыкать в слабые точки ауры Олмстеда, пока не получил все ответы. Еще одно закрытое дело для одинокого волка.

— Это была твоя работа — вытаскивать на свет правду, — сказала Грейс.

— Конечно. Только вот плохо, что двое покончили жизнь самоубийством из-за того, что я слишком хорошо выполнял свою работу.

— Да, это плохо. Но твоей вины здесь нет. Один из этих двоих убил человека, а другой пытался прикрыть его. Ты не несешь никакой ответственности за их действия.

— Технически, может, и нет.

Она замахнулась на него полупустой бутылкой воды.

— Прекрати, Малоун. Ты не несешь никакой ответственности ни с технической, ни с какой-то другой точки зрения. Ты использовал свой дар, природные способности, которые присущи тебе в той же степени, что зрение, или слух, или осязание, чтобы выполнять свою работу и нести справедливость в этот мир.