Казнить, конечно, могут. В те времена это запросто, особенно с таким разумным «поросёнком». Но вроде ведь испанской инквизиции в России не было, значит, просто так, без светского суда и следствия, не сожгут, а там мы ещё пободаемся. Да здравствует прогрессивный государь наш Пётр Первый! Дальше сами разберёмся, по обстоятельствам, так сказать.

Пока царский поезд из нескольких всадников, двух карет и небольшого эскорта гвардейцев довольно бодренько топал, разбрызгивая грязь и брызги по бездорожью, вдоль какого-то канала, я во все глаза смотрел на самую невероятную картину – строительство самого красивого российского города на болотистых берегах Невы. А зрелище было монументальным!

Практически всё делалось вручную, подневольный труд крепостных крестьян был воистину колоссальным. Из технических моментов я отметил активное использование блоков и противовесов для поднятия тяжестей или вбивания свай, надёжные леса для строителей, конскую тягу, но копали-то всё равно простыми деревянными лопатами, как и грунт вытаскивали на собственном горбу.

Кругом горели костры, как для согрева или приготовления еды, так и смолу топить, в воздухе носились запахи дыма и смолы, повсюду слышался стук плотницких топоров, визг пил, звон кузнечных молотов, звучали протяжные народные или солдатские песни. Казалось, город каждую минуту растёт буквально на глазах. И это не было визуальной иллюзией!

Возможно, пытливый взгляд писателя, художника или режиссёра нашёл бы больше интересных деталей и сцен, чем я… Нет, взгляд режиссёра наверняка нет, для кино важна не историческая правда, а так называемая картинка. В конце концов, не важно, в отличие от кого угодно у меня тут была другая задача.

Нас послали найти бесов. Пристально и даже почти откровенно рассматривая окружающих специфичным взглядом бесогона. Мелкой нечисти тут хватало, некоторые, особо нахальные, не скрываясь, показывали мне язык, средний палец и даже проводили ладонью под горлом, изображая отрезание головы. Я их игнорировал, не они сегодня моя цель, но мой пёс пару раз скалил страшные зубы, так что потом у рогатых храбрецов копытца грелись в жёлтых лужах…

Тем временем весь наш смешанный поезд добрался до какой-то определённой точки на берегу свинцовой Невы. Царь Пётр, выделявшийся ростом и силой даже среди собственных гвардейских офицеров, легко спрыгнул с седла и, не глядя ни на кого, скрылся в белой палатке.

Ну я бы скорее назвал её шатром шапито, там запросто можно было бы уместить целый цирк с конями. Все вокруг суетились, бегали, разворачивали полевую кухню, и только солдаты в зелёных мундирах стояли на своих постах непоколебимым строем, спаянные железной дисциплиной и воинским долгом. Мне на секундочку стало понятно, почему я остался на сверхсрочную, – настоящая сила сурового мужского братства всегда завораживает…

– Тео, – шёпотом позвал меня доберман, завистливо поводя носом, – они тут мясо на костре жарят, неужели никто не поделится с голодной собаченькой?

– Ты перед выходом на задание ел. И вкусняшки потом у Марты. А до этого ещё две плюшки на кухне слямзил.

– Я не ел! Давно не ел! Никогда не ел! Не кормишь меня, не любишь больше, никогда меня не любил…

О, мне одному кажется, что в последнее время эти попрошайнические завывания вкупе с прямым шантажом и давлением мне на совесть становятся новой тенденцией? «Не любишь меня» – это же у нас буквально тренд дня! С этим надо что-то серьёзно делать, доберманы слишком умны, их капризам нельзя потакать, но и тупо наказывать тоже не стоит. Вернёмся домой, поговорим.

– Эй, брат солдат, – громко окликнули меня. – Ты есть-то хочешь? Так слезай с телеги, тебя покормить велено. Или серебряную посуду ждёшь?

У ближайшего костра мне подали глиняную миску разваристой гречневой каши без сахара и масла, большой кусок ржаного хлеба и стопку водки. Последнюю мне пришлось выпить на глазах у всех «за здоровье государя и славу России», это момент сакральный, тут не увильнёшь. А вот кашу и хлеб слопал мой пёс под хохот и одобрительные выкрики простых солдат и мужиков:

– От же порося-то как нашу еду уписывает!

– А ещё и рычит-то по-собачьи!

– Такой свинье палец в рот не клади, всю руку откусит!

Любой, кто знает Гесса, не стал бы и рукой рисковать, понимая, что в гневе мой пёсик даже головы не оставит, а проглотит обидчика целиком.

– Дяденька солдат, а ещё покормить вашу занятную свинюшку можно ли? – спросил у меня кто-то из крестьянской малышни.

– Почему нет? – Я поймал умоляющий взгляд напарника и разрешил. – Только зелёные сливы не давайте, он их плохо переваривает.

Дети кинулись на добермана со всех сторон, наперебой суя ему в пятачок сухари, сахар, яблоки, кусочки солёной рыбы и хлеб на ладошках. Кажется, на полчаса Гесс почувствовал себя языческим божеством, которому люди приносят праздничные жертвоприношения. Это был его звёздный миг, как вообще не лопнул, ума не приложу…

– Государь до себя солдата с поросёнком требует!

– Тео, я занят…

– Мы идём. – Я послушно вскочил на ноги, цапнул обожравшегося нахала за ошейник и потащил за собой. Доберман упирался всеми лапами и рычал, как обиженный тигрёнок. В иной ситуации, быть может, мне стоило бы пойти на компромисс, но капризный нрав царя Петра был слишком известен, чтобы намеренно вызывать его раздражение. Так что уж нет, пошли, приятель! Мне ещё жить охота!

Царь встретил нас в своём шатре-палатке в окружении слуг, придворных дам, фаворитов, полковников, генералов и иностранцев всех мастей. Здесь горели десятки или даже сотни свечей, слышалась лютневая музыка, и присутствующие посматривали на нас, мягко говоря, с недоверчивым презрением. Ну, понятное дело, куда простому солдату со свиньёй лезть в благородное собрание…

– А-а, проходи, проходи, братец, ждали тебя! – Государь, не гнушаясь, сошёл с походного позолоченного трона и распахнул нам объятия. – Вот, господа, полюбуйтесь, это тот самый человек русский, что умением дрессуры европейской обычную хрюшку розовую так образумил, что самого меня изумил!

– Бист ду айн зольдат?[1] – спросил кто-то из гостей.

– Я, я! Гутен абенд, херр официр[2], – не задумываясь, выдал я. В толпе припухли…

– А на каких других иноземных языках поздороваться можешь? – хитро сощурился Пётр, подкручивая короткие усики. – Порадуй иноземную публику.

– Добрий ден! Хеллоу! Здравейте! Бонжур! Ассаламу алейкум! Буэнос диас! Гамарджоба! Бон джорно! И таки шалом, бояре!

Тишина. Шок, как я полагаю. Спасибо Анчутке, выучил по крохам на всех застольях.

– От он каков, русский солдат! – Счастливый государь от избытка чувств обнял меня (сдавил в стальных объятиях) и троекратно расцеловал в губы (тьфу, блин!). – Как звать-величать тебя, молодец?