И он разрушил весь ее мир.

Яна не знала, что делать ей теперь и как жить дальше. Она боялась ходить по улицам – кто знает, сколько еще таких, как он, ходит мимо и рядом? Она боялась находиться рядом с мужем – он, никогда до того не ревновавший ее, вдруг будто бы взбесился, явно что-то чувствуя. Она боялась потерять себя, потерять семью, потерять то, что еще осталось в ее глазах от мира вокруг. Она боялась себя, боялась того, что всё-таки выберет не Сергея, а Бориса – а это будет значить, что она потеряет не только мужа, но и сына. Сергей никогда не отдаст ребенка ей, если будет знать, с кем она собирается жить дальше. Да и сама Яна далеко не хотела бы, чтобы Илья рос под одной крышей с оборотнем.

И вот это знание было самым главным, чего она боялась, но что каким-то неведомым для нее самой образом уже приняла. Она не верила – она знала, что оборотни бывают. И бывают очень и очень привлекательными.

– Яночка, это Ваше? – вырвал ее из омута мыслей голос уборщицы, которая мыла пол в салоне.

– Что именно, Надя? – не поняла женщина.

– Ну, вот этот лист. Тут, по-моему, черновик романа. Я глянула одним глазом – очень интересно. – Сотрудница службы клининга слегка покраснела. – Вы извините, если что не так… А правда, интересно. – Она протянула слегка помятый лист формата А4 Яне и добавила: – Я не знала, что Вы пишете книгу. У Вас талант. Вам обязательно надо издаваться.

Ничего не понимающая Седова протянула руку, взяла лист, машинально сложила его и убрала в верхний ящик рабочей тумбы.

– Спасибо, Надя! – сказала она. – Я подумаю над этим.

Только когда уборщица ушла, Яна развернула бумагу, выхватила глазами из общей массы несколько слов и обомлела. Это был почерк Бориса. Похоже, это были его записи, связанные с расследованием дела Царёвой. И там он писал о себе и об оборотнях вообще. Неудивительно, что уборщица приняла эти наброски за фантастический роман – если бы она знала, что всё это правда, ее бы, наверно, прямо тут удар хватил. И всё же, что же именно он думал по этому поводу? Яна внимательно вчиталась в текст. На то, чтобы прочесть и местами расшифровать записи, у нее ушло минут двадцать, потом она в клочья разорвала злополучный лист, с трудом встала и пошла к шкафу, в котором стояла ее сумка. Там в отдельном маленьком кармашке лежал флакон с успокоительными каплями, который женщина стала носить с собой со времен начала заварушки с пропажей Елены. Сейчас было самое время выпить полторы-две дозы. Сердце заходилось, сознание моргало.

В отрывке, который ей довелось прочесть, Борис излагал мысли по поводу своих провалов в памяти, снов-воспоминаний и гадал, не является ли он тем самым похитителем, за которым охотится. Не является ли он серийным маньяком-людоедом…

Этого Яна не могла перенести без последствий. На полпути к шкафу она упала без чувств. Там ее и нашел спустя некоторое время случайный посетитель.

Глава 25. Нестандартные способы допроса подозреваемых и организации работы мебельного салона

Домой к Мельникову Коваленко поехал, не предупредив никого и никому не позвонив. Он прекрасно понимал, что, если хоть кому-то из начальства в этом признается, получит по самое не хочу. Теперь ему было отлично ясно, что второй похититель – тот, в котором Борис определил выжившего оборотня, – явно не обычный, рядовой человек. Кого-то прикрывают, и прикрывают хорошо. Понятным становилось и то, почему к Елене Царёвой ни самого Коваленко, ни кого-то из его коллег не пускали: она-то знала, кто именно был ее похитителем, и дала бы показания. Если задуматься, проще, конечно, держать ее отдельно, под любым предлогом, что сейчас и делали, – и целенаправленно промывать мозг об оборотнях и их единстве, чтобы никуда не пошла и никому ничего лишнего не рассказала.

Как ни странно, Олег оказался дома, хотя Борис не удивился бы, если бы тот уехал куда-нибудь, наплевав на подписку, или забился бы куда-то в темный угол, чтобы никто не нашел. Подозреваемый (по факту обвиняемый, но кто даст довести дело до суда?) был дома один, и капитану это было только на руку. У него уже был план.

Приняв приглашение, капитан вошел в прихожую и сам закрыл за собой дверь. Хозяин квартиры был сегодня далеко не так спокоен, как прошлой ночью. Его глаза, обведенные синими кругами, бегали и лихорадочно блестели.

– Я не буду тянуть, – сразу предупредил полицейский. – Мы продолжим с того места, на котором остановились вчера.

Мельников обреченно смотрел на него, и где-то в глубине его глаз капитану померещилось облегчение. Кажется, клиент окончательно созрел и сам понимал это, а потому по-своему даже обрадовался возможности рассказать обо всём и снять груз с души.

– Итак, кто был Вашим сообщником? – Голос Бориса был спокоен и не выражал никаких эмоций, кроме вежливого интереса.

– Вы же понимаете, я не могу этого сказать, – тихо-тихо произнес Мельников.

– Почему?

– Меня устранят.

Коваленко не был удивлен, такого ответа можно было ожидать.

– Вы всё равно мне это расскажете, – так же спокойно продолжил он. – Не сейчас – так позже.

Мельников грустно-грустно, как побитый щенок, посмотрел на полицейского.

– Что я Вам такого сделал? – спросил он. – Вы же подписываете мне смертный приговор.

– А Вы девочке его не подписали? – парировал капитан. – Той самой девочке, которая Вам нравилась, несмотря на замужнее положение и двоих детей.

Мельников покраснел.

– Зачем Вы так с ней? За что? Не смогли пережить отказ? Самолюбие взыграло? – продолжал добивать обвиняемого капитан.

– Да, это моя вина, – склонив голову, признал Мельников, – но я ничего плохого не хотел ей сделать. Я клянусь! – Он поднял глаза на Коваленко, и в них плескались ужас и боль.

– А что хотели? – уточнил полицейский. Ему не было жаль мужчину ни капли. – Погладить по головке и отпустить? Именно за этим заперли на чужой даче и издевались?

Обвиняемый тяжело опустился на пол и закрыл лицо руками. Полицейский возвышался над ним и ощущал себя каким-то дядей Стёпой, причем как по внешним признакам, так и по «доброте душевной».

– Я хотел просто поговорить с ней, убедить, что Мишка никогда не любил и не будет любить ее так, как я. Ленка – она удивительная. Сильная, смелая, такая живая! С ней рядом любой становится умнее, сильнее. С ней рядом просто стыдно быть хуже. А Мишка – он слабый. Нерешительный. Он ее недостоин.

Борис слушал молча. Нельзя было сейчас прерывать поток сознания. Тем более что диктофон в его телефоне был рассчитан всего на час непрерывной записи.

– И на дачу я ее привез, чтобы она какое-то время побыла со мной и поняла, какой я на самом деле. Она бы поняла!

«Больной, – подумал про себя капитан. – Он больной на всю голову человек».

– А она меня послала. Опять. Сказала, что я больной, что мне лечиться надо. И я сорвался, ударил ее. Она дала мне сдачи, мы сцепились, и я… Я…

– Вы свалились в трансформацию, – как по наитию, продолжил Коваленко. Его уже несло, мысль бежала вперед. – И набросились на нее уже зверем.

Мельников с ужасом смотрел на него.

– Отк-к-куда Вы з-з-знаете? – начав заикаться, спросил он.

– Принёс из лесу волчок! – рявкнул полицейский. – Дальше! Что было дальше?

– Я только раз ее ударил, – оправдывался обвиняемый. – Она сразу вырубилась, я отнес ее в заднюю комнату и оставил на диване, пока не очнется. А сам пошел поискать еды, я не мог сразу трансформироваться обратно, нужна была энергия, я слишком перенервничал.

«Какие мы нежные!» – снова мысленно прокомментировал Борис, а вслух сказал:

– Что ж Вы такое делали, что потеряли столько энергии?

– Было полнолуние, – виновато пояснил Олег. – Мне тяжело в полнолуние менять ипостась обратно в человека, тянет оставаться волком подольше.

– Не понимаю. Вы выживший? Это Ваш сообщник – урожденный?

Мельников быстро-быстро замотал головой, лоб и лицо его