Конечно, я высматривал не бородатых гемайнов. Меня интересовали женские фигуры в темных платьях, медицинских фартуках и белых платках с красными крестами. Я пристально вглядывался в лица проходящих мимо сестричек: благо, темные очки позволяли делать это, не компроментируя себя. Их, пожалуй, можно было уже снять, но свет костров и фонарей иногда болезненно резал глаза, да и…

— Что, нашу красавицу-фельдшера высматриваешь? — от проницательного Феликса мои взгляды не укрылись. — Увидитесь еще, нам у нее выписку получать, Глазенапу явно не до того будет…

— Ну, может и увидимся. Должен же я ее поблагодарить, в конце концов? — лицо у меня почему-то горело.

— Это что? Поручик засмущался? Это из-за дамочки, которую даже и не видал? Охо-хо, расскажу Стеценке — то-то он позлорадствует!

— Ротмистр, немедля — к барьеру! Стреляться с трех шагов — и точка! — рявкнул я.

— Вы меня вызываете? Каков подлец! Выбор оружия за мной, поручик! Предлагаю — игристое полусладкое! — он паясничал и изгалялся, — Пробка из штофа с расстояния трех шагов выбьет из вас всю дурь в два счета, а вино — залечит душевные раны…

— Ой, подите к черту, ротмистр, — вяло отмахнулся я.

На Феликса совершенно невозможно было злиться!

* * *

Поспать нам не удалось. Лагерь внезапно наполнился шумом и гамом, конским топотом и встревоженными голосами. Подполковник Шендерович, полевой командир Иностранного легиона на этом театре военных действий, как раз пробежал мимо нашей палатки, когда мы с Феликсом высунулись наружу.

— Коммандо ван Буурена у ворот лагеря! Похоже — пахнет жареным. Вы ведь старший военный советник, верно? Вам следовало бы поприсутствовать в штабе.

Карский, конечно, пошел со мной. В штабной палатке бушевал у карты ван Буурен.

— Шаам! Шаам! — кричал он, — Дамн май! Будь я проклят! Позор мне! Чертов Бутлер обвел нас вокруг пальца! Пока зуавы и берсальеры штурмовали наши позиции вдоль Великого трека — основные силы двигались к нам, сюда! Да, они воевали как настоящие звери, мы и подумать не могли, что там меньше, чем двадцать тысяч войска! И обоз, гигантский обоз… Они обманули нас! Блооди скаам, теперь вот этот лазарет и иностранцы — единственная сила, которая стоит между федералистами и ордой городского ополчения!

Он ткнул грязным пальцем в карту:

— Сейчас они готовятся к рывку, примерно вот у этих высоток. Семь или восемь миль отсюда… Шли налегке, потому притащили с собой только две батареи полевых пушек. Достопочтенные минееры, нужно как можно скорее перевезти тяжелораненных и обоз за Лилиану. Расскажите, чем вы можете помочь моему коммандо в деле прикрытия переправы?

Коммандо ван Буурена было одним из самых многочисленных и боеспособных. Четыре сотни всадников, до зубов вооруженных, опытных и мотивированных. Упряжь их коней уже не вмещала всех скальпов, и они возили с собой специальные вампумы, на которых нанизывали свои жуткие трофеи.

— У нас здесь остатки генисаретского арсенала — что-то около трех тысяч винтовок и чертова уйма патронов в пачках… — начал подполковник, но тут же был перебит неистовым гемайном.

— Оружие у нас есть! Сколько у вас людей? Нам нужен каждый, способный сражаться! Мы не удержим переправу, даже если возьмем в каждую руку по винтовке! — ван Буурен ухватил себя за бороду и дернул, — Мои люди могут прикончить хоть пять тысяч ополченцев — но их все равно останется в пять или десять раз больше! А еще — у них есть чертовы орудия Канэ… Сколько человек мы можем наскрести?

Шендерович был само спокойствие. Его льдисто-голубые глаза осмотрели гемайна с ног до головы, руки прошлись вдоль пояса, расправляя складки гимнастерки.

— Второй стрелковый отряд Иностранного легиона при поддержке батареи сорокопяток. Четыреста семьдесят два штыка, двенадцать пулеметов, пять орудий. По самым приблизительным прикидкам еще около сотни легкораненых и выздоравливающих — и легионеров, и гемайнов — смогут повоевать…

— Дамн! — сказал ван Буурен, — Значит, мы все здесь умрем. Тысяча воинов… Да! Лучших в мире воинов! Да! Против трясущихся от страха ополченцев, которые делают в штаны на ходу! Но их будет много, очень много. Может быть — сорок тысяч, может быть — тридцать… Нам не продержаться и суток…

Продержаться? То есть — подкрепление — будет? Это меняло дело, и мне показалось, что я нащупал возможность нам всем пережить завтрашний день.

— Когда подмога до нас доберется? — спросил я, вставая со своего места.

Гемайн увидел меня и приветственно махнул рукой: нам не доводилось сражаться бок о бок, но уважение друг к другу имелось.

— Десять тысяч кавалеристов ударят в тыл Бутлеру завтра на закате, — он прочертил на карте маршрут коммандо через вельд. — Могли бы и быстрее, но нужно беречь лошадей для боя. Пушек дождаться не получится, потому что к тому времени, как Бенхауэр и фейерверкеры притащат свое хозяйство — мы или сдохнем, или победим.

— А Великий Трек? — спросил Шендерович.

— Там есть, кому оборонять переправу, уж поверьте. Рассчитывали на удар главными силами… Зуавы не пройдут, даже если нагромоздят из собственных трупов мост через Лилиану.

То есть удара в тыл нам можно было не опасаться. И потому — главной угрозой для нас становились всё те же чертовы 75-миллиметровые орудия. Гюстав Канэ — этот арелатский оружейник — создал крайне удачное орудие убийства… Которое теперь могло размолотить наш лагерь. Две батареи — это восемь орудий. Восемь богов войны, которые нужно уничтожить.

— Сколько у нас есть свободных винтовок, господа? — спросил я, сдерживая жуткой силы позыв почесать шрам на лице, — Три тысячи?

Шендерович заинтересованно глянул на меня. Он не участвовал в обучении кафров, работал в вельде — передавал гемайнам опыт окопной войны. Но явно что-то такое уже начал понимать, потому гаркнул, отдернув полог штабной палатки:

— Гущенко! Хватай Ющенко и бегом пересчитайте, что у нас с арсеналом… И живо обратно!

Гущенко и Ющенко? Неужели — мои? Обязательно найду, хоть парой слов перемолвиться… Взгляды присутствующих скрестились на мне.

— Что вы предлагаете, господин старший военный советник? — спросил подполковник.

— Сколько в лагере рабочих-кафров? — спросил я.

Ван Буурен покраснел до самого кончика носа, топнул ногой и ругнулся:

— Шаам! Винтовки — кафрам? Дамн йо! Да что они…

— Вы сейчас выступаете против архиепископа? Это можно считать официальным протестом? — уточнил я, и доблестный гемайн резко сник.

Ну да, он был из непримиримых этноцентристов, но мнение ван дер Стааля обладало железным авторитетом. Тем более, прецедент уже был. И если перед угрозой вторжения людоедских племен Сахеля кафры были призваны защищать Наталь вместе с гемайнами — то почему это не может произойти во второй