Двое первых получили указания рутинные, интереса для посторонних не представляющие. Третьему было поручено расконсервировать одну старую явку в районе набережной и, более никого не ставя в известность, доставить туда в течение трех суток ряд предметов, согласно прилагаемому списку.

После чего, отпустив трех первых клевретов[61], с четвертым Розенцвейг приступил к главному, ради чего сюда и прилетел со столь многими предосторожностями.

В отличие от друга-коллеги Чекменева, делавшего ставку на «молодых офицеров», лично им подобранных и выпестованных людей 25 – 35-летнего возраста, Розенцвейг предпочитал в своих наиболее важных и ответственных проектах опираться на опытные кадры едва ли не предпенсионного возраста. Умения, мудрости и связей у них достаточно (в разведке до пенсии обычно доживают самые сильные и приспособленные к меж – и внутривидовой борьбе), а вот амбиций гораздо меньше, чем у молодежи.

Да вдобавок на склоне лет и жить хочется куда сильнее, и здравый смысл подсказывает, что вернее сохранить уже прикопленное к старости, нежели рисковать необходимым в надежде приобрести излишнее. Если, конечно, речь не идет о совсем уже запредельных суммах и благах.

Вот и оставшийся в кабинете Розенцвейга человек (назовем его хотя бы Соломон Давидович Адлер, с намеком на недюжинный ум и ровный, спокойный характер) годами приближался к пятидесяти, имел чин майора, троих детей, приличные счета в надежных местных и зарубежных банках, а также хороший дом с видом на Средиземное море.

За двадцать лет совместной работы Соломон своего патрона не подводил ни разу, а всяких увлекательных и масштабных акций они провели немало.

От Кейптауна до Данцига и от Буэнос-Айреса до Калькутты. Как правило, успешных или весьма успешных, достойно отмеченных командованием. Неудачи же оставались между ними только как общие неприятные воспоминания.

Григорий Львович сбросил пиджак, развязал галстук, переобулся в шлепанцы и пригласил сотрудника в холостяцкую кухню-столовую. Там высокая стойка с вертящимися табуретами отделяла нишу с электрической плитой, холодильником и посудным шкафом от уютного помещения со столом на шесть персон и массивными дубовыми полукреслами.

Прислуги в доме не было, Розенцвейг рассчитал ее перед длительной отлучкой. А есть хотелось сильно, в самолете до Франкфурта вообще не кормили, а рюмка виски и бутерброды на иерусалимском рейсе только разожгли аппетит.

– Давай сначала перекусим, потому что разговор предстоит долгий и трудный. Но готовить придется самим, Сол, ты что предпочитаешь?

– Мне как-то все равно, Гирш. О кашруте я забыл сразу, как только оставил родные пенаты, а это было ой как давно. Исходи из настроения и фактических возможностей. Хоть бы и сало с солеными огурцами, если ты так привык в России.

Сала у Розенцвейга не было, за ним нужно посылать в Хайфу, и вообще в холодильнике имелся только запас сублимированных продуктов и консервов. Хотя и в большом ассортименте.

Ограничились рижскими шпротами, югославским цыпленком в желе, голландским сыром, российскими солеными рыжиками и маринованным чесноком. Вместо хлеба пошла хрустящая картофельная соломка. В качестве аперитива – виски «Джек Дэниэлс» со льдом. Вполне достаточно для двух ветеранов, привыкших довольствоваться возможным, а чаще – доступным.

Подзакусили, потом Розенцвейг пригласил гостя в гостиную на втором этаже, открыл дверь на веранду, с которой видны были ярко освещенные ночные улицы и бесконечные вереницы белых и красных автомобильных огней. Выставил на плетеный ротанговый стол коробку сигар и несколько банок русского пива «Сине-брюхов». Пришло время делового разговора.

– Начнем издалека. Скажи мне, Сол, пока мы с тобой сегодня общаемся, ты во мне ничего странного не заметил?

Адлер присмотрелся, будто пытался угадать, о чем речь. Прическу ли начальник поменял, новые зубы вставил или еще что?

– Ничего, по-моему. Загар вот разве… Морской, не московский. В Полинезии побывал?

– Я о другом. С психикой как, на твой взгляд? Никаких нарушений? На сумасшедшего не похож?

– Не пойму я что-то, к чему ты клонишь…

– Совершенно ни к чему. Тебе задан вопрос – не замечаешь ли ты во мне признаков психических отклонений. В обыкновенном, медицинском смысле. Ты меня знаешь много лет и со всех сторон, вот и ответь…

Видно было, что Адлер испытывает некоторое затруднение, не умея догадаться, какого ответа от него ждет шеф и приятель. Что-то он наверняка опять задумал, только вот что? Решил отвечать как есть. Отклонений не замечаю, но вот то, что этот вопрос вообще возник… Не лучше ли в таком случае посоветоваться со специалистами?

– Обойдемся без специалистов, – скупо усмехнулся Розенцвейг. – Это я к тому спросил, чтобы ты позже не задался этим вопросом сам и втайне от меня. А если сейчас я в твоих глазах выгляжу нормальным, то и к моим словам прошу отнестись так же, как всегда к ним относился…

Эта преамбула заставила агента насторожиться. Что-то уж слишком необычное придумал шеф, если ему требуются столь далекие заходы.

– Понимаешь, Сол, просьба у меня будет необычная. Придется в течение завтрашнего дня собрать информацию обо всех людях, тебе и мне хоть в какой-то мере лично известных, которые умерли в этом вот районе за последнюю неделю, – он обвел пальцем на карте круг радиусом около ста километров.

– Не совсем понял, – удивился Адлер. – Лично мне известных за неделю умерло два человека, такой-то и такой-то. Ты их тоже знал. Можно допустить, что еще одного-двух новопреставленных знал только ты, хотя вряд ли. Страна у нас маленькая. Но это можно выяснить за пятнадцать минут, по телефону. В чем сложность и необычность?

– Похоже, я неверно сформулировал задачу. Мне нужно, чтобы ты поднял материалы на всех недавно умерших, и выяснил, кто из них когда-либо попадал в круг интересов нашего ведомства, прямо или косвенно соприкасался с любым из фигурантов по любому из наших дел или имел друзей и родственников, попадающих под эти условия…

– Это уже сложнее, хотя и ненамного. А в чем причина такого странного интереса?

– Это я скажу позже. Второе – те же данные мне нужны на всех, кто умрет сегодня ночью, завтра и послезавтра…

– Откуда же мне знать, кто… – начал Адлер, и тут же осекся. – Понял. В этом же радиусе? Сделаю. Разумеется, за исключением тех, кто станет жертвой несчастного случая или скоропостижно…

– Тех учтешь по факту. В общем, ты понял. Вообрази, что ты агент Центра трансплантации…

– На них я тоже рассчитываю. И все же, шеф! Мы же никогда с тобой не работали втемную. Если я буду знать, в чем дело, оно веселее пойдет…

– Ты прав, конечно, но дело уж больно необычное. Никогда мы с тобой такими не занимались. Потому договоримся – ты приносишь мне материалы, я их смотрю, и либо на том все и заканчивается, а бумаги идут в корзину или в архив, на твое усмотрение, либо мы начинаем настоящую работу, и тогда уже я рассказываю, в чем тут дело.