Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свежих историй о Прендергастах не было, если вы не помешаны на лошадях. Странный сырой клочок земли под их управлением и впрямь процветал, но из отличных кож, шерсти, пряжи, скобяных изделий, резных веретен-волчков и лошадей не получается интересных историй.
«Какой найдут принцы свою старшую сестру?» – гадали люди.
«Какой мы найдем нашу будущую королеву?» – гадали все.
Айкор перебрался в Вудволд вместе с принцессой. Как чужак в Двуколке и королевский придворный (и, возможно, как беспечный носитель обнаженных сабель), он обладал авторитетом, на который с радостью полагались люди Вудволда (на животных он производил меньшее впечатление, а дом, как подозревала Рози, вовсе его не замечал). Тетушка и Катриона остались (не считая слишком редких визитов) в Туманной Глуши и старались выказывать не больше расстройства, чем дядя и тетя Пеони.
Дядя и тетя Пеони пребывали в изрядном замешательстве, пробуждаясь, как им казалось, от долгого сна, в котором Пеони была их племянницей. Теперь их огорчала лишь собственная неспособность толком вспомнить, как вышло, что их столь неожиданно избрали в тайные опекуны принцессы. Им казалось, что у них сохранились смутные обрывки воспоминания о том, как некто, фея или волшебник («Я думаю, волшебник, – решила Хрослинга. – Разве он не был высоким, величественным и одетым во все черное?»), отдал им ребенка, чтобы они растили его как свою племянницу («Я припоминаю, как он объяснял нам, что ему придется сделать так, чтобы мы забыли о его приходе, – утверждала Хрослинга. – Я припоминаю, как его рука коснулась моего лба, стирая память. Правда»).
– Мы всегда знали, что мы заурядные люди, – говорил Крантаб, – но даже не представляли, насколько мы заурядны!
Ему так нравилась его шутка, что он повторял ее по нескольку раз за день, но люди были готовы потакать человеку, вырастившему принцессу, и продолжали смеяться, чтобы сделать ему приятное. Крантаб с Хрослингой были вполне довольны тем, что их не зовут в Вудволд, – они с радостью уступали эту обязанность Катрионе, Тетушке и завораживающему и несколько пугающему Айкору.
Но однажды Хрослинга, в десятый раз пересказав Катрионе повесть о маге в черных одеждах (с небольшой помощью история обрастала все более любопытными подробностями, хотя, как заметила Катриона Тетушке, видят судьбы, она не очень-то нуждается в помощи), добавила кое-что еще. Они вместе складывали простыни и вспоминали, что раньше этим занимались Пеони и Рози. В повисшей тишине Катриона переложила слои ткани веточками лаванды и собрала соседские простыни, чтобы отдать их Хрослинге.
– Для меня это большое облегчение – узнать, что она мне не родня, – задумчиво поделилась Хрослинга, принимая стопку белья. – Я знала, что никогда не любила ее так, как следовало бы, и это меня тревожило.
Она слишком глубоко погрузилась в собственные мысли и не заметила, как, избавившись от веса простыней, задрожали руки Катрионы. И ей неоткуда было узнать, что, как только она ушла, Катриона закрылась у себя, чтобы никто не видел ее слез. Она вышла несколько минут спустя, утирая глаза, спустилась во двор, где трое ее детей играли под присмотром занятого, но достаточно бдительного Бардера, и крепко обняла их всех по очереди («Ой, ну, мам», – с отвращением буркнул Джем). Она никому не пересказала слова Хрослинги, даже Тетушке и Бардеру, и, вопреки обычной своей совестливости, наложила на Хрослингу слабые чары, чтобы та никогда их не повторяла.
Прочих фей Двуколки тоже призвали на службу принцессе, но это была служба иного рода: им поручили обходить границы Двуколки и заговаривать их против… чего бы то ни было нежелательного, что может попытаться туда проникнуть. Возвращение принцессы так взволновало народ, что по всей Двуколке творилось невероятное множество чар. Заговора границ в таких условиях было более чем достаточно, чтобы ни одной фее не хватало ни сил, ни времени любопытствовать, чем занята другая. Или, скажем, гадать, не слишком ли усталыми и встревоженными выглядят две лучшие феи Двуколки, когда круг их забот не должен бы отличаться ничем особенным, помимо того что они скучают по двоюродной сестре и племяннице, о которой прекрасно заботится весьма необычный, но, несомненно, влиятельный Айкор в Вудволде, где она живет вместе с принцессой.
Не то чтобы границы следовало заговаривать от чего-то – или кого-то – в особенности. Это была просто охранная деятельность общего характера, хотя и весьма утомительная. Вся Двуколка притягивала те же мелкие, но досадные волшебные возмущения, что и дома фей, но в бóльших масштабах. Лозы джа, вместо того чтобы вырастать длиной в руку, за ночь вымахивали в рост высокого мужчины. Появлялись облака бабочек, облаченных в пышные платьица из примул и шляпки из ландышей (в разгар зимы это несколько сбивало с толку). Дверные щеколды начинали пророчествовать, и нельзя было войти или выйти за порог собственного дома, не услышав (от замогильного голоса), какая неделя вам предстоит (по счастью, предсказания обычно оказывались ошибочными). В разных уголках Двуколки видели трех стремкопусов, хотя они редко заходили так далеко на север и никогда в это время года: от зимних ветров отмирали кончики их рук-веток.
Роуленд первым посетил принцессу в тот же день, когда она прибыла в Вудволд. Он явился туда одетым как кузнец, пусть и необычайно чистый, но его ничуть не смутил большой зал, чего нельзя было ждать от кузнеца. Да и держался он совершенно не так, как настоящий кузнец. К тому же он явно предполагал, что увидится с принцессой. Все это сразу же его выдало. Вести о том, кого именно оно в нем выдало, немногим отстали от главной новости о переставшей скрываться принцессе. История, конечно, пришлась по сердцу всем, кто ее слышал: наследник Эрлиона, который дал обет жениться на принцессе, а затем, притворившись подмастерьем кузнеца, влюбился в нее, притворяющуюся племянницей тележного мастера…
Несчастная Пеони, соглашаясь на подмену, поставила одно-единственное условие.
– Вы не можете сказать Роуленду, что я и есть принцесса и что для нас существует «долго и счастливо», – гневно потребовала Пеони, которая никогда ни на что не гневалась. – Потому что я племянница деревенского тележного мастера, а он наследный принц Эрлиона.
Роуленд, верноподданный короля, равно как и принц Эрлиона, сохранил в тайне то, что сказал ему Айкор. Пожалуй, только те, кто хорошо его знал, в том числе Рози, могли прочесть по его лицу, что «долго и счастливо» вовсе не обязательно настанет.
– Если бы он встретил вас где угодно, кроме двора кузницы… – заметил как-то в беседе с Рози Айкор, такой же усталый и напряженный, как Тетушка и Катриона, и куда более суровый.
Айкор сказал это потому, что изнеможение так навалилось на него, что он почти не рассчитывал продержаться под его бременем на ногах до самого дня рождения принцессы, а обет десятилетнего принца мог стать еще одной подпоркой под их проседающими ухищрениями. Но Рози терзали собственные страхи и горести, и она огрызнулась:
– Тогда бы он влюбился в меня? Но вы же знаете, этого бы не произошло. Он мог бы обнаружить, что связан со мной, что ходит под ярмом, словно вол в упряжи, но любовью это не было бы. Пусть у них будет то, что уже есть, поскольку это, по крайней мере, реально происходит во всем этом… во всем этом…