Кому: Дарина Никитина [email protected].

Тема: Ответ: от Доры Вороновой.

Ответ-Кому: Александр Михайлов [email protected].

Дора, почему-то я не получаю твоих писем уже давно! Может быть, что-то с сервером? Напиши мне, пожалуйста, хотя бы пару строчек, я очень волнуюсь.

А. Михайлов

От: Александр Михайлов [email protected].

Дата: 26 мая 23:33:35 Московское стандартное время.

Кому: Дарина Никитина [email protected].

Тема: Ответ: от Доры Вороновой.

Ответ-Кому: Александр Михайлов [email protected].

Дора, прости меня, идиота. Я тут перечитал последнее свое письмо. Такую ересь про мамонта наворотил. Не удивительно, что ты обиделась. Я приношу свои глубочайшие извинения. Да и вообще, с чего это я взял, что тебе интересны мои приторные воспоминания и банальные рассуждения про жизнь? Прости еще раз. Только дай знать, что все в порядке и ты не сердишься.

С искренним уважением, А. Михайлов

От: Анна Светлова [email protected].

Дата: 27 июня 01:07:28 Московское стандартное время.

Кому: Александр Михайлов [email protected].

Тема: Дора Воронова.

Здравствуйте, Александр Викторович. Меня зовут Анна Светлова (Воронова). Я сестра Дарины Николаевны Никитиной. Дора просила Вам написать. Я долго не могла решиться, нет нужных слов. В общем, Дора умерла месяц назад. В марте у нее был инсульт, потом перелом шейки бедра, и вот… Она часто о Вас говорила.

Дора была человеком творческим, а значит, сложным, не очень здоровым, не очень счастливым. Ей казалось, что она прожила не свою жизнь, так и не нашла свое счастье. И с мужем все не так, и с коллегами, и с детьми. По крайней мере, в ее восприятии. Велела потом, ну то есть как раз сейчас, отправить Вам ее стихи. Спасибо за Ваши письма. Дора меня не раз просила ей их перечитать. Она плохо видела в последнее время, из-за инсульта глаза не двигались, сама читать не могла. Я, к сожалению, тоже не часто приезжала.

Вы очень ее поддержали в самый тяжелый и нужный момент.

Еще раз спасибо.

С уважением, Анна Светлова

Attachment: стихи Доры. doc.

Я помню тебя,

когда обнимаю другого.

Я помню тебя,

когда меня любит другой.

«Я помню»,

о Боже,

какое проклятое слово!

Я помню, ты слышишь?

Я помню тебя, дорогой!

Наивность смешна.

Нет, ничто не начнется сначала.

Я счастлива,

празднично-суетный век торопя.

И жизнь удалась.

Только как я смертельно устала

вот так безнадежно, бессмысленно

помнить тебя!

Я помню тебя

до улыбки,

до вздоха,

до взгляда.

Не зная,

не веря,

не чувствуя

и не любя.

Я помнить тебя не хочу.

Мне нельзя.

Мне не надо.

Себя забывая,

я помню,

я помню тебя!

У меня болит горло. Я наконец поняла, что это все слезы, которые я не выплакала, собрались в один комок и не дают дышать, глотать, говорить… В каждом моем взгляде умирает звезда, в каждом моем вздохе засыпает слово, и я плачу и плачу во сне, не в состоянии отстраниться от наваждения, не в силах уснуть или проснуться окончательно. Реальность похожа на многослойный торт, и там, где-то в самой серединке, бьется синяя жилка его виска. Мне хочется разгрызть ее зубами и выпить из нее кровь, по капле. А затем влить свою и быть там, у него внутри. Там все не так, там жарко и беспокойно. Я пробираюсь по его кровеносным сосудам, пытаясь остаться незамеченной. Но холодная игла выкачивает меня из его вены, и я так и не дошла до его сердца, снова не дошла до его сердца, как всегда, осталась в двух миллиметрах от его сердца. Меня выбрасывают на снег, и я замерзаю и превращаюсь в красную льдинку, жалкую красную льдинку на белом снегу. Но мне нравится, что я такая холодная и праздничная. Не такая, как все остальные. Я лежу, нежная и хрупкая, мне так хорошо впервые за много дней, так хорошо и спокойно… А луна отражается в моей маленькой пурпурной лужице.

Луна светит неестественно ярко. Она светит откуда-то сверху и сбоку, ее свет удваивается, странным образом преломляясь о какую-то мозаику. Что это за мозаика? Где это я? Последнее, что я помню, — это удары крохотных ножек умирающего мальчика в мой живот. Он не хотел умирать. И я не хотела. «Я не хотела!» — кричу я и стукаюсь головой обо что-то твердое. Руки у меня связаны, как после операции или как у покойника. «Так я и есть покойница», — вдруг догадываюсь я, и мне становится спокойно и немного грустно. Значит, я умерла вместе с ним. Какое счастье! Но где же мой мальчик? Мне нужно увидеть его. Хоть на каком свете. Я опять стукаюсь головой и понимаю, что ничего здесь не увижу. Надо как-то выбраться, найти моего мальчика, а там разберусь. Я легко развязываю веревку зубами, отодвигаю крышку гроба и выхожу в темное, холодное помещение. Наверное, это чистилище. Где же его искать? Я смотрю на себя с любопытством, смешанным со страхом и удивлением. Почему-то я одета в старомодное платье до пят, у меня такого никогда не было. Как-то уж слишком все материально в этом чистилище. Я осторожно нащупываю путь, пытаясь понять, куда двигаться. Нужен свет. Но выключателя нет, и я двигаюсь дальше в чуть разбавленной лунным светом темноте. Пока не натыкаюсь на дверь. Дверь заперта, и я понимаю, что, видимо, нужно ждать. Я не умею ждать. Поезда и самолеты обычно получают меня в свою железную утробу в момент начала движения, а на встречи со мной никто не приходит раньше чем через полчаса после назначенного времени. Вот теперь я и получу свою порцию адских мук. Меня просто заставят ждать — ждать бесконечно, и никакого другого выхода…

Ждать бесконечно, и никакого другого выхода. И я жду месяц за месяцем, год за годом, пока он наконец-то определится со своими принципами и желаниями.

«Ставок больше нет, господа, ставок больше нет», — объявила сильно декольтированная девушка-крупье. Ну нет так нет. Мне вообще нет дела ни до ставок, ни до крупье, ни до всех разодетых мужчин и женщин в этом шикарном зале. До всех, кроме Германа. Я жмусь к его руке. Но в ней только фишки, и мне достается часть бедра и запах. Кто-то, будто невзначай, гладит меня по спине — всегда есть друзья, определившиеся с желаниями. Но им холодно от моего взгляда, а мне хочется взять спирт и протереть, как ранки от укусов насекомых, все те места, к которым прикасаются их нежные и многообещающие взоры. «Time to go, Anjusha», — несмело предлагает мой престарелый, лет пятидесяти, друг, простой американский миллионер Дениска. Он, в первый раз выехав за пределы земли обетованной под названием Санта-Моника, штат Калифорния, попал в Москву начала девяностых. Я его переводчица. Он любит меня нежной платонической любовью. И я люблю, но не его. Мне еще нет тридцати, но я считаю себя старухой. А всех вокруг — престарелыми младенцами, которым нужно сменить памперс, чтобы они не забрызгали меня своей спермой.