потянулся к карману куртки, где в полиэтиленовом пакете у него хранились сигареты и зажигалка, но развернуть пакет не успел — в борт ланчи ударила губительно тяжелая, словно бы отлитая из чугуна волна. Москалев от этого удара на несколько мгновений даже потерял слух, в голове возник и сделался отупляюще сильным, громким электрический звон.

В то же мгновение от обшивки ланчи отлетела доска, — хорошо, что одна, а не две доски, — океан умудрился нащупать слабое место под обшивкой и выдрал клок деревянной облатки. Впрочем, доска не улетела в воду, а, до конца не выдернутая, задралась одним концом вверх на манер зенитки, высматривающей чужие самолеты. Ланча взнеслась на макушку высокой водяной горы и вместе с нею опустилась в пропасть. От резкого скольжения ланчи у Москалева внутри, кажется, что-то оборвалось.

Следующий удар волны довершил дело — выломал доску, добавил воды в машинный отсек, хрюкающий насос обвял, начал сдавать и уже плохо справлялся с грязью, что плескалась на полу, — техника подводила…

Геннадий не успел прихлопнуть входные створки, как его свалил с ног очередной накат, вода неистовствовала, рот Геннадию забило горькой солью — ни продохнуть, ни выплюнуть, но это еще не все: вода с верхом накрыла насос. Правда, тот и в водной мути продолжал трепыхаться, хрипел и плевался, — работал, в общем… Но долго работать не сможет — не получится…

Геннадий выплюнул воду, набившуюся в рот, выругался. Сдернул с крюка одно ведро, оказавшееся мягким, сшитым из прорезиненной плотной ткани, зачерпнул воды почти с верхом, отчего ведро неожиданно сделалось фанерно-жестким, и выплеснул за борт шхуны. Следом выплеснул еще одно ведро, и еще… Машинное отделение было небольшим, если работать вдвоем, в два ведра, то осушить его можно быстро.

Отправив за борт несколько ведер воды, Москалев выбрался наверх, полным ртом хватил крепкого штормового воздуха и, держась за веревочный леер, проскочил в рубку.

У штурвала стоял Пабло и его приятель, — вдвоем, оба взъерошенные, мокрые, в четыре руки крутили штурвал, светлели нехорошо побледневшими лицами. Перепугались мужики, сильно перепугались, — они вообще заранее страшились того, что могло произойти.

Остальные четверо сидели у стенки, к которой кнопками была прикреплена штурманская карта, и подавленно молчали. Лица их были серыми.

Свободного места в рубке не было ни клочка, ни одного сантиметра, даже ногу поставить было негде.

Но не это удивило Геннадия, другое — прямо над штурвалом, утопленная в специальное углубление на верхней панели, мигала тревожная красная лампочка, небольшая — примерно такая же, как лампочка от холодильника… Москалев хорошо знал, что обозначает мигающая красная лампочка: Пабло нажал на аварийную кнопку и вызвал спасателей.

Сделал это, конечно, очень рано — это раз, и два — в штормовую погоду надо уметь так же водить корабли, как и в штиль. По тихому морю и дурак сумеет плавать, а вот в пятиметровые или десятиметровые волны… тут надо познать особую науку. Главное правило — не подставлять волне борт, чтобы шхуна не перевернулась, вертеться по-утиному, уворачиваться от ударов, вращаться вокруг собственной оси, становиться на попа, по-коровьи садиться на задницу или, наоборот, опрокидываться на нос, но не сдаваться… А Пабло сдался.

За спиной послышался длинный вязкий гул, Геннадий оглянулся — на ланчу наползала высокая, с мутным, украшенным пенным гребнем верхом волна… Вот черт! Эта волна легко смоет его за борт. В рубку он не втиснется, угрюмые люди, набившиеся в нее, как мелкие огурцы в банку, просто не дадут втиснуться, вот ведь как… Он выматерился и метнулся назад, в машинный отсек. Другого укрытия у него нет, только там, около машины.

Стиснул зубы, в машинное отделение запрыгнул почти по-звериному и тут же ушел под прикрытие длинной узкой полки, привинченной на высоте роста то ли для хозяйственных надобностей, то ли укрепления борта ланчи.

От удара волны Москалев увернулся, хотя вновь хлебнул воды, но беда была не в этом — волна выломала еще одну доску из корпуса и мигом проглотила ее. Образовалась брешь. Вода теперь будет гулять по машинному отсеку как хочет, Геннадию в одиночку с ней не справиться, как одному и пробоину не заделать. Оставалось надеяться лишь на везение — деревянная шхуна не затонет, основательно погрузится в воду, будет хлопать всеми своими досками, намокнет, но не потонет.

Около ног его, побрякивая призывно дужкой, плавало ведро, звук болтающейся дужки, несмотря на грохот шторма, был хорошо слышен, Геннадий схватил ведро, зачерпнул воды по самый ободок и выплеснул наружу, в пролом, оставленный выбитыми досками.

Лучше, конечно, выливать воду не в пролом, а в открытые створки входа, Геннадий крякнул, подцепил еще одно ведро воды, проворно подскочил к распахнутым створкам, выплеснул ведро в океан.

Он успел вылить за борт шесть ведер, наполнил седьмое, но очень уж близко оказался гудящий вал, и Москалев дернул створки, закрывая вход в отсек, вжался спиной в стенку под полкой.

Этот вал добил машину, она закашлялась, зафыркала, захлюпала, словно гриппозный больной, из прохудившегося патрубка пополз сизый, пахнущий горелым маслом дым, и машина умолкла.

— Вот и сходили на альбакору, — просипел Геннадий сквозь сжатые зубы, — поели благородной све-жанинки…

Волна, накрывшая ланчу с верхом, добила не только двигатель, но и насос, он также засопел болезненно, что-то попало ему в глотку, — наверное, кусок, который он не сумел проглотить: может, моток пакли, может, тряпку, а может, остатки картошки, которой они сегодня завтракали…

Тьфу! Сопел насос недолго, через полминуты харкнул громко, словно бы пытался выплюнуть из себя боль, харкнул еще раз и умолк.

"Все, капут бедняге, — спокойно и жестко отметил Геннадий, — я ему даже ничем помочь не успел. Жаль!" Он покрутил головой с большим трудом, словно бы у него одеревенели шейные позвонки.

Очень неплохо было бы, если хотя б один, — хотя бы один, — деятель из рубки, из тех, кто задом приклеился к штурманской карте, пришел на помощь… Но нет, не придет никто.

А двум мореходам, с глупыми физиономиями крутившим штурвал, чтобы развернуть ланчу носом к очередному валу воды, уже нечего крутить — все! Сейчас только молиться надо, чтобы веревка, державшая судно около сети, не перетерлась. Иначе их унесет туда, где Макар со своими телятами никогда не появится, — в открытый океан. А там их уже никто никогда не найдет. Исключено. Океан огромен, в нем и человек и судно всякое — малые соринки…

Вылив очередное ведро в проем, Геннадий зачерпнул еще одно, вылил, подумал, что работа его — пустая, он только намается, собьет себе руки, дыхание, повредит что-нибудь…