А в другом месте Колаковский утверждает, будто бы Ленин фактически был обязан успехом ряду «счастливых ошибок», которые он допустил, оценивая и переоценивая силы революционного движения: «Его ошибки позволили ему в полной мере воспользоваться революционными возможностями и стали причиной его успеха»[400]. В схожем контексте я цитировал Левенсона насчет того, что Во-йен и его последователи были обскурантистами, поскольку не осознавали насущной потребности Китая в некоторой рационализации, которая позволила бы китайцам психологически иметь дело с неизбежной модернизацией. Речь идет о случаях, в которых преувеличенно оптимистическая оценка шансов на успех необходима для того, чтобы действовать. В других случаях переоценка опасностей может быть необходима для того, чтобы предотвратить действия[401]. Гордон Уинстон предложил «защитный самообман» как способ лечения зависимости: если индивид сумеет убедить себя – или заплатить другим за то, чтобы они его убедили, – что опасности зависимости более велики, чем на деле, он сможет в итоге соскочить с крючка[402]. Я, однако, нахожу подобный способ несколько неубедительным с психологической точки зрения. Принятие желаемого за действительное (при допущении, что Уинстон именно это имеет в виду под самообманом) едва ли может действовать в долгосрочных интересах[403]. Убедительнее звучит предположение о том, что индивид может обдуманно заплатить другим, чтобы вызвать у себя (например, при помощи гипноза) ошибочную, но все же полезную веру в смертельную опасность зависимости, поскольку основной чертой обдумывания является то, что оно способно учитывать долгосрочные последствия.

Идея полезных ошибок, счастливых заблуждений и благоприятных предвзятостей привлекает определенного рода мыслителей – тех, кого увлекают контринтуитивные, парадоксальные и перверсивные механизмы работы человеческого ума и общества. Как я знаю по личному опыту, подобное увлечение может превратиться в навязчивость, когда за аксиому принимается то, что намеренные усилия никогда не принесут успеха и что цель может быть достигнута только по случайности, как побочный продукт или благодаря счастливым ошибкам. А отсюда лишь один шаг до имплицитной или эксплицитной веры в то, что такие извращенные механизмы достижения цели могут быть объяснены через их тенденцию вызывать подобные удачные исходы. Я хочу, чтобы читатель изучил длинные цитаты из Хиршмана и Колаковского, приведенные выше, и посмотрел, не предлагают ли они некоторую объяснительную связь. И снова мы сталкиваемся с всепроникающими поисками смысла, о которых говорилось в разделе II.10. Теперь я хочу рассмотреть этот вопрос несколько более систематично, взглянув на ряд механизмов, при помощи которых предвзятость могла бы объясняться благоприятными последствиями для полезности или истины.

Позвольте мне начать с вопроса об истине. Нисбетт и Росс, цитируя среди прочих Элвина Голдмана, предполагают, что неисправные когнитивные механизмы можно рационализировать в качестве части оптимального пакетного решения[404]. Поскольку для убеждений и систем убеждений важна стабильность, а временные ограничения мешают тщательному изучению фактов, предвзятости могут показаться вполне рациональными, если оценивать их с точки зрения эпистемических целей более высокого порядка. Говоря языком раздела II.10, этот аргумент был бы ближе к варианту теодицеи, разработанному Мальбраншем, чем к стандартной версии Лейбница. Когнитивные ошибки с такой точки зрения являлись бы неизбежными побочными продуктами лучшей из всех возможных когнитивных систем, но они не могли бы быть рационализированы на основании того, что в действительности вносят положительный вклад в истину. Фактически Нисбетт и Росс также подчеркивают уязвимость теории ошибки у Лейбница:

Но хотя версия Мальбранша покажется более правдоподобной на априорных основаниях, все равно нужно еще показать, что реальная когнитивная система имеет оптимальное количество предвзятости.

Переходя теперь к вопросу о полезности, я начну с формулирования моей четвертой пропозиции:

Это не точное обращение третьей пропозиции, поскольку данная пропозиция охватывает более широкую разновидность объяснений. Убеждения могут объясняться каузально или функционально: с точки зрения интереса их носителя или с точки зрения других людей. В сумме мы получаем четыре случая, один из которых трудно себе представить конкретно, а именно каузальное формирование убеждений интересами других людей, а не самого их носителя. Прежде чем я буду обсуждать другие три случая, я хотел бы повторить общую идею (II. 10), что сам факт благоприятствования убеждения какому-то интересу не дает никакого объяснения. Достаточно эксплицитно сформулировать представление о том, что все благоприятные предвзятости можно объяснить выгодами для носителя, чтобы увидеть его абсурдность. Однако, как я утверждал, скрытое влияние этой идеи как невысказанного допущения трудно преувеличить. Показать выгоды – значит приписать смысл, а найти смысл – значит дать объяснение.