те люди, которые всю жизнь были непоколебимы, могут полностью измениться. Он многому меня научил, правда, ничему хорошему, кроме как доверять только себе и никому другому.

― Не каждый изменится так, как он.

― Саша тоже лгала. Все лгут. если ты выживший, и жизнь ставит перед тобой достаточно препятствий, ты сделаешь то, что должен.

― Или ты пожертвуешь собой ради того, кто хочет выжить больше, чем ты. ― Я верила в то, что говорила, до глубины души. ― Я тому подтверждение.

― Ты воин, Каталина. Твой отец гордился бы тобой.

Я поковыряла ноготь, позволяя его словам задержаться.

― Он не гордился, Ром. И сейчас бы не гордился. Я все еще пытаюсь вписаться в общество. Все еще пытаюсь делать то, для чего, по его мнению, не предназначена. Для него я была рождена для чего-то большего, лучшего, чем то, что делала тогда и что делаю сейчас.

― Ты рождена для чего-то большего. И ты все равно достигнешь того места, где хочешь быть, даже если это не то место, где ты сейчас. ― Он провел рукой по моей челюсти и повернул меня так, чтобы я встретилась с его глазами.

Я рассматривала его лицо, его темные брови, которые обычно нахмурены, сильную линию челюсти и его щетину. Мне захотелось снова почувствовать его на своей коже.

― если я дойду до того места, ты будешь там со мной? ― пробормотала я, не уверенная, что хочу услышать его ответ.

Он наклонился и взял мой рот в рот. Он вкусил единственное, чего я когда-либо действительно хотела: мое собственное уничтожение и спасение, переплетенные вместе в моей любви к нему. Он либо поставит меня на колени, либо спасет меня от самой себя.

Чувствовал ли он то же самое по отношению ко мне?

Мы потеряли себя друг в друге на минуту, может быть, на час.

Когда, наконец, отстранилась от него, решила одну вещь. Доверие возникает только тогда, когда ты даешь человеку повод поверить в тебя.

― У тебя семьдесят два часа, Ром. Я останусь здесь до тех пор.

Левая сторона его рта приподнялась.

― У тебя нет особого выбора, Приманка-Кэт.

― Я думаю, что ты выслушаешь меня в любом случае, ― бросила я в ответ, совсем не уверенная в этом.

Он усмехнулся и поднялся на ноги, затем схватил меня за бицепс и тоже поднял.

― Все, что поможет тебе лучше спать в моей постели. ― Мужчина подмигнул мне, как будто мы внезапно оказались в шутливых отношениях. Ром, главарь самой безжалостной мафии Америки, хотел поиграть.

И я не смогла сдержать улыбку, которая расползлась по моему лицу, потому что эта его сторона согрела что-то во мне, что было холодным в течение очень долгого времени.

― Я уверена, что единственное, что поможет мне спать по ночам, это то, что ты освободишь меня от этих стяжек. ― Я помахала ими перед нами.

Возвышаясь надо мной, он скрестил руки на своей черной толстовке.

― Не думаю, что смогу.

― Ром! ― простонала я.

Затем увидела, как его глаза проследили вниз по моему телу, и оно сразу же вспыхнуло. Я всмотрелась в его лицо и увидела, как он облизывает эти мягкие губы. Мой взгляд стал жадным. Материал толстовки скрывал татуировки, которыми я была одержима, но не контур его мышц. Она натянулась на его бицепсах так, будто швы вот-вот разойдутся. Ром никогда не мог надеть что-то мешковатое на эти мышцы. Он был слишком большим, большим во всех нужных местах.

Я сделала шаг назад, когда он сделал один шаг вперед.

― Может быть, мне нужно воспользоваться положением, в котором я тебя держу на сегодняшний вечер.

Я подняла подбородок.

― Может быть, если держать меня на привязи, я достигну того кайфа, который так долго искала. В последнее время никак не могу его достичь.

Он покачал головой.

― Приманиваешь и дразнишь меня, да?

― Я ничего такого не делаю. ― Отвернулась от него и зашагала по комнате в платье, которое, знала, ему нравилось видеть на мне, даже если он ненавидел любого другого мужчину, видящего меня в нем. ― Я просто говорю правду.

― Ты чертовски хорошо знаешь, что я возбуждаю тебя каждый раз, когда прикасаюсь к тебе.

Мои соски напряглись от глубокого тембра его голоса.

― Правда? ― Он подошел ко мне, и я отступила к стене. ― А что, если я притворяюсь?

Он прижался ко мне всем телом, и от одного прикосновения его длины к моему животу я застонала.

― Со мной ты не сможешь притвориться, даже если попытаешься. Я детонатор твоей бомбы, женщина. Ты воспламеняешься каждый раз, и я люблю смотреть, как ты взрываешься в прекрасном хаосе вокруг меня.

― Зажги меня, Ром. Я лучше почувствую этот чертов фейерверк.

Его руки переместились к вырезу моего платья. Прежде чем я успела запротестовать, он разорвал его посередине. Платье порвалось до самой юбки, оставив мою грудь открытой для него.

― Я собираюсь сжечь этот материал, ― пробормотал он почти про себя, прежде чем взять одну из моих грудей в рот. Он сосал так сильно, что мне пришлось закинуть руки ему за голову и опереться на его плечи, чтобы не упасть от удовольствия и боли.

― Ром, ― задыхалась, ― я здесь всю ночь, ты знаешь, и следующую ночь, и, в общем, целых семьдесят два часа.

Он лизнул выпуклость моей груди, и я задрожала.

― Мне нужно работать.

― Поработай надо мной. ― Я задержала взгляд на нем на секунду, прежде чем он покачал головой и снова поцеловал меня.

Я подняла руки назад над его головой и опустила, затем задрала его черную толстовку и провела руками по его прессу. Обхватила одной ногой его бедро, чтобы прижать его ближе к своей сердцевине, где хотела его всегда. Навсегда соединиться с ним на другом уровне, вдали от беспорядка, который на нас навалил мир.

Я стянула его толстовку через голову, когда он отстранился достаточно далеко, чтобы я могла это сделать. Затем мы снова набросились друг на друга, потеряв контроль, потерявшись в своей собственной маленькой комнате страха. Возможно, мы оба были сломаны, разбиты на части тем, что мир сделал с нами, но наши фрагменты были прекрасны, летая вместе в этой комнате.

Мои руки потянулись вниз, чтобы скользнуть за пояс его брюк, но он схватил запястья и поднял их над