Инститорис с жадностью разглядывал покойницу, неосознанно поглаживая нежную, покрытую золотистым пушком, кожу бедра между укусами. На лбу выступил пот, дыхание сделалось тяжелым. Его рука продвигалась все выше, коснулась густо заросшего рыжеватыми волосами лобка. Андреас с Энгелем переглядывались, на лицах читалось омерзение. Дан исподтишка наблюдал за инквизитором: поведение брата Генриха нравилось ему все меньше.

– Собираешься изучить женскую анатомию, дабы убедительнее доказать в своих трудах греховность женщины? – вкрадчиво спросил он.

Инститорис вроде бы очнулся, воровато отдернул руку, посмотрел на ладонь, торжествующе воскликнул:

– Я же говорил: вервольф! Нужно знать, где искать. Учитесь у опытного инквизитора, юноши!

Он продемонстрировал всем несколько серых шерстинок, одернул одежды монахини, кряхтя, поднялся:

– Теперь жгите. Да покоится ее прах с миром, да примет господь ее душу в Царствие Небесное. Аминь.

На сожжение несчастной монахини ушло не меньше четырех часов: пока собирали сухие ветки, пока разводили костер, ждали, когда догорит тело…

В казарму вернулись во второй половине дня. До самого вечера Дан опасался, что его отправят в ночной караул – обошлось. Когда часы на ратуше пробили девять раз, казарма затихла: ученики за день уставали так, что сил потрепаться не оставалось. Вокруг раздавалось сонное сопение, похрапывание, кто-то шумно выпускал газы.

Дан встал, натянул сапоги, накинул плащ, бесшумно прошел к выходу. Ему повезло: он ни разу не наткнулся на ближних. Стражники у ратуши отнеслись к нему безразлично:

– В дозор, Клинок?

Он кивнул с деловым видом. Коня выводить не стал, чтобы не привлекать лишнего внимания. У городских ворот достаточно было продемонстрировать меч ближнего – слуг инквизиции беспрепятственно пропускали куда угодно. Оказавшись за стенами города, Дан припустил трусцой – заодно и пробежка будет, тоже полезно.

Настя уже ждала его возле монастырских ворот. Он схватил девушку в охапку, расцеловал:

– Ты как?

– Да это жесть просто, – заявила она, переходя на русский. В речи явственно слышался немецкий акцент. – Чертова артикуляция… Рассказывай, где ты был? И где этот гад Сенкевич? Какого хрена он с нами вытворил?

Дан вкратце рассказал подруге, как у него дела, изложил догадки по поводу Сенкевича. Настя кивнула:

– Я примерно так же подумала, – решительно подхватила полы плаща: – В общем, пошли.

– Куда? – рассмеялся Дан.

– Да хоть на помойку, блин! Не могу я больше в этой богадельне. Все постные, благостные, молятся круглые сутки – аж тошнит. Ты знаешь, как они спят? Все в одной общей комнате! Дормиторий, кажется, это у них называется. Солома постелена прямо на пол, бабы туда вповалку ложатся. Я думала, в монастырях у каждой своя келья, чтобы молиться и о Боге размышлять. Куда там! Отдельная комната только у аббатисы, остальные как скотина в хлеву.

– Тебе сейчас нельзя уходить, – увещевал Дан. – Во-первых, некуда. Во-вторых, если исчезнешь, поднимется паника, тебя станут искать, заподозрят в оборотничестве, колдовстве или бесноватости. В-третьих, это самое безопасное место.

– Безопасное… – вздохнула Настя. – Знал бы ты, что здесь творится. Солома – это еще ерунда.

Она принялась торопливо рассказывать: голоса, призраки, одержимые, сумасшедшие монахини, чудовище в подвале…

– Будь осторожнее, Настя, – внимательно выслушав, предостерег Дан. – И все же я считаю, тебе надо оставаться здесь. Просто не выходи больше за ворота, исключение – встреча со мной. В монастыре сейчас спокойнее всего. Подожди, пока найду Сенкевича и разберусь с оборотнем. Мне сейчас некуда тебя забрать, надежного убежища в городе просто нет. Вся эта ерунда с одержимостью происходит и в Равенсбурге, только там плюс ко всему еще и настоящие колдуны, которые жрут людей, и инквизиция лютует, казни каждый день.

– Да уж видела, – передернулась Настя.

При всей своей безбашенности, она была девушкой умной. Вздохнула с сожалением:

– Прав, Данилка. Ладно, тогда слушай: я видела того, кто убил сестру Марию. Хотя скорее нюхала… видела-то плохо, темно было. Но он подошел ко мне вплотную, и одно могу сказать: это не человек. Он коснулся моей шеи когтями… – Девушка передернулась. – Думала, все, конец. Но он постоял рядом и ушел.

Подруга была в своем репертуаре: снова куда-то впуталась.

– Настя… – Дан глубоко вдохнул, выдохнул и только тогда заговорил снова: – Я прошу тебя быть осторожнее. Как ты отсюда вышла-то?

– Подумаешь, теорема Ферма, – фыркнула девушка. – Сестра Ортензия, привратница, спит, как пьяный грузчик, и храпит так же. Ничего не стоит спереть у нее ключи от ворот. И Мария так же выбралась, только вот к кому?..

– Что, после этого случая не усилили охрану? – удивился Дан.

– Они не знают, я вернула ключи на место. – Настя тоже глубоко вдохнула, помолчала, собираясь с силами: – Знаешь, я такого страха в жизни не испытывала… Это существо постояло рядом, погладило меня по шее, потом просто ушло. Не знаю, почему не тронуло, может, сытое было. Я еще подождала и пошла искать Марию. Она лежала под стеной, чуть дальше, изодранная вся, ключи валялись неподалеку, я их подобрала. Я уже ничего не могла сделать для нее, Данилка, но мне нужна была возможность выходить из монастыря. Потому я вернулась, заперла ворота и повесила ключи обратно, на пояс сестры Ортензии. Аббатиса и следак из инквизиции не могут понять, как Мария сумела выбраться. Привратница вне подозрения, дрыхнет, как и раньше, зато мы с тобой теперь можем общаться.

– Ты ничего не замечала? Может, она с кем-то флиртовала, у нее был роман?

Настя фыркнула:

– С кем, интересно? Со скотницей или привратницей? Знаешь, про католические монастыри в книжках много интересного написано, мол, чуть ли не бордели. Ага, куда там! Хоть бы какой завалящий мужичок. Даже паломников за второе ограждение не пускают. Проходят только священники, мессы в храме служить, да инквизиция вот. Но и с них мать Анна глаз не спускает, бдит, стерва старая. Бедные девчонки, врагу такого не пожелаешь… Эх, свалить бы отсюда…

– Настя!

– Да ладно, ладно, Данилка, не волнуйся. Это я так, от злости. Ты представляешь, как я офигела, когда очутилась в этой… немочи бледной?

– По-моему, очень даже милая девочка, – утешил Дан и тут же сильно пожалел о сказанном.

– Выходит, эта вот мышь серая тебе нравится больше, чем я? – озлобилась Настя. – Конечно, она моложе, вам всем только нимфеток подавай! Ну-у-у, ты и скотина похотливая, Платонов!

Да уж, недоразумение вышло… Все же новое тело – не новое платье, обычные комплименты тут не подходят.

– Я хотел сказать, что для меня ты – это ты. Как бы ты ни выглядела, я все равно тебя люблю, – выкрутился он.