взаимоотношений между гуру и учеником заключается в чувстве полного, абсолютного доверия. Вы должны верить, что всё, что бы ни сделал с вами гуру, пойдёт вам на пользу. Я знаю, что кто-то наверняка вздыбит шерсть и вспомнит про Джима Джонса[94] и Кул-эйд[95], но здесь дело в том, что только безоговорочное доверие и полная открытость дают нам возможность получить «передачу» от другого человека. Только моя любовь к Махарадж-джи и явившаяся её результатом внутренняя открытость позволили мне получить его благословение. Словно бы сама милость Господня изливается на вас мощным потоком, и навстречу ей каждый открывается в любви… а-аххххх! и она проходит через вас. Она всегда готова хлынуть в вашу душу, и ждёт только того, чтобы вы открылись ей навстречу.

Но если вы откроетесь ей, вам уже некуда будет спрятаться. Ваша жизнь становится совершенно прозрачной. Помню, как-то раз я отправился в один ашрам, чтобы провести там несколько дней. Там можно было арендовать пещеру за восемнадцать рупий в неделю.

Платите свои восемнадцать рупий, и служитель проводит вас к пещере. Там вас замуровывают, а пищу передают через маленькое отверстие. Это очень хороший способ проделать какую-нибудь действительно важную внутреннюю работу. Стояло лето, и в пещере было очень жарко, так что я всё время сидел голышом. Вообще-то во время медитации полагается иметь на себе хотя бы набедренную повязку, но мне было слишком жарко, чтобы я обращал внимание на правила. Мне было жарко. Вокруг никого не было, так что я сидел голышом. Когда я по прошествии недели вернулся к Махарадж-джи, первое, что он мне сказал, было: «Как хорошо не иметь на себе никакой одежды». «Правда, Махарадж-джи? Спасибо», — только и мог сказать я.

На некоторое время я уехал в Бомбей. Мне нужно было нанести визит президенту совета попечителей ашрама. В первый вечер, когда я был у него дома, он сообщил мне: «Доктор сказал, что у меня больное сердце, и мне каждый вечер надо принимать рюмку виски». «Понимаю», — сказал я. «Может быть, вы присоединитесь ко мне?» — спросил он. В Индии не поощряется пить алкоголь — ни для йогов, ни для членов правления ашрамов.

Но в этом случае речь шла о предписании врача, я пошёл навстречу своему хозяину и сказал: «Конечно!» Мы расположились у него в комнате. Я ожидал, что он принесёт маленький медицинский стаканчик скотча, но вместо него на столе появились ведро со льдом, сифон с содовой, бутылка скотча и два больших стакана. Мне тут же вспомнились те далёкие дни, когда я действительно любил скотч с содовой. Хозяин налил здоровенную порцию себе и такую же мне. «Желаете содовой?» — спросил он, а потом наполнил стакан льдом и газированной водой и радушно предложил его мне. Выпив свой скотч, я почувствовал себя совершенно вымотанным. По дороге в столовую я отчаянно спотыкался и даже не смог найти стол без посторонней помощи. Его жене пришлось кормить нас обоих. И это с одного стакана! На следующий вечер мы начали немного пораньше… и понеслось.

Дня через три я вернулся на север во Вриндаван, в ашрам Махарадж-джи. В тот же вечер, как я приехал, он вызвал меня на ковер. Он принялся рассказывать мне об одном йоге, который уехал в Америку и о котором там стали заботиться несколько очень преданных ему женщин.

— Он там с женщинами, — сказал Махарадж-джи.

— Да, Махарадж-джи, я знаю.

— Ты знаешь, как он их называет?

— Знаю — своими матерями.

— Как? И сколько же им лет?

— Ну, одной лет двадцать, это точно.

— Это надо же — матери!! — воскликнул Махарадж-джи.

— А ты знаешь, что эти матери дают ему? — спросил он, немного погодя.

— Нет. А что такое они ему дают? — спросил я.

— Они дают ему молоко.

— Но это же замечательно, Махарадж-джи. Материнское молоко — это просто отлично.

— Каждую ночь они кормят его молоком, — сказал Махарадж-джи.

— Ну разве не здорово! — продолжал я гнуть своё. Тогда он наклонился ко мне поближе и сказал весьма заговорщическим тоном:

— А ты знаешь, что они подливают ему в молоко?

— Нет, Махарадж-джи. А что они подливают ему в молоко?

Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

— Спиртное!

А потом принялся хохотать.

Куда мне было деваться? Думаете, теперь, когда его уже нет в физическом теле, всё по-другому? Если он действительно тот, кем я его считаю, то нет. Когда вы не можете ничего скрыть, вы весь как на ладони, а когда вы весь как на ладони… ну что ж, вот он вы, такой, как есть. Так или иначе, нам придётся быть теми, кто мы есть — кем бы мы ни были. Нам не удастся притвориться, что мы — кто-то ещё: кого мы хотим надурить?

Я думаю так: в то мгновение, когда вы осознаете, что есть кто-то, кто знает о вас всё, вы становитесь свободным. Больше не нужно прятаться и притворяться — о, что за облегчение! Все наши тайны становятся нелепыми, потому что есть кто-то, кто уже знает о вас абсолютно всё и при этом говорит: «О да! Вы только посмотрите на весь этот кошмар! Вот они мы какие». Махарадж-джи прекрасно знает всё моё грязное бельё, но это не мешает ему любить меня.

Именно так для меня, ученика, выглядят взаимоотношения с гуру — открытость и доверие, чувство, что тебя знают и любят. А каковы они для гуру? Если гуру действительно совершенное существо, то что оно чувствует, когда сидит рядом со своим учеником? В Индии говорят: «Хотя кажется, что учитель и ученик — это два разных человека, на самом деле учитель наслаждается переживанием себя самого в двух различных обликах».

Это похоже на цветок, который превратился в нос, чтобы насладиться своим собственным запахом. При этом, с точки зрения гуру, ничего на самом деле не происходит. Я сидел напротив Махарадж-джи и чувствовал себя Чарли Маккарти[96] — вот лучший способ описать это чувство. Мне казалось, что он сам придумал и создал меня, чтобы поиграть со мной. Вы можете задать вопрос: «Зачем же он это сделал?» Спросите у него сами. У меня нет никаких идей по этому поводу.

Хотя с самим гуру ничего не происходит, проявляющиеся через него законы мироздания требуют от него определённых действий. Иногда эти действия подразумевают использование сиддх (паранормальных способностей). Когда я встретился с Махарадж-джи в первый раз, он рассказал мне, как незадолго до этого