целое новое мироощущение, которое превращает любое наше действие в карма-йогу и вселяет в нас потребность в медитации, очищении и преданности. Когда я думаю обо всём этом, меня не оставляет ощущение, что какая-то часть работы до сих пор не сделана, что есть область, в которую мы до сих пор не заглянули. Эта область — наше окружение, эмоциональный, межличностный и культурный контекст нашей жизни. Именно это я и называю, за неимением лучшего термина, «социальными аспектами садханы». Полагаю, сейчас как раз пришло время вернуться немного назад и более детально рассмотреть эту часть нашей жизни, ведь и она тоже изменится по мере того, как мы будем продвигаться по пути духовного постижения. Ничто не должно остаться вне потока.

Когда мы говорим о личности в том контексте, в каком это слово обычно употребляется, мы имеем в виду типично западное изобретение. В индийском обществе на это явление обращают гораздо меньше внимания, потому что там отношение людей друг к другу в большей мере определяется их социальной ролью и душой, чем персональной идентичностью. Мы здесь, на Западе, совершенно влюблены в человеческую личность.

Фокусировка на личности означает фокусировку на том, что отличает людей друг от друга: я — это я, потому что я такой, но не этакий. Общая сумма всех этих отличий даёт нам определение в собственных глазах: «я уверен в себе», или «я подавлен», или «я — хорошая мать», или «я никакой». Процесс культивирования личности означает, что мы растём, целиком захваченные осознанием индивидуальности и отдельности — как своей, так и любого другого человека. Если бы наше внимание ко всем этим различиям было нейтральным, если бы мы просто наблюдали их и восхищались тем, во скольких вариантах проявляется в этом мире Божественное, всё было бы отлично. Но вместо этого осознание различий чаще всего превращается в осуждение, которое ведёт к злобе на других и к невротической озабоченности своими собственными проблемами.

Создаётся впечатление, что многие из нас — а быть может, даже большинство — выносят из детства глубокое чувство собственной неполноценности, бессилия, некомпетентности, которые встроены глубоко в самую сердцевину того, чем мы, по нашему мнению, являемся. Эти ощущения настолько всеохватны, что приобретают уже почти теологическое качество первородного греха. Это внепонятийный, эмоциональный уровень — гнездящееся в области желудка чувство, будто мы недостаточно хороши, которое приходит из ранних детских впечатлений. Не имеет смысла глубоко вдаваться в причины его возникновения, чтобы прийти к выводу, что это достаточно распространённое явление.

Вместо того чтобы искать источники этого чувства в себе, вместо того чтобы пытаться проследить его корни в нашем личностном развитии, мы принимаем его как данность и пытаемся привязать к какой-нибудь своей отдельно взятой характеристике. Мы берём одно из своих индивидуальных отличий и обвиняем его в своём глубоком чувстве неадекватности и неправильности; мы находим козла отпущения внутри себя и виним его в том, что нам плохо. Проблема вот в чём: мы боремся с тем, что психолог назвал бы «негативной концепцией эго».

Когда я ещё был психотерапевтом, меня всякий раз поражал тот факт, что у каждого человека есть свой собственный «пунктик». Каждый говорит, что если бы не «это», у него в жизни всё было бы просто отлично. Если бы нос у меня был другой формы. Если бы груди у меня были поменьше. Если бы у меня было больше оргазмов. Если бы я родился в более богатой семье. Если бы мои родители не развелись, когда я был ещё маленький. Если бы волосы у меня были другого цвета. Если бы в детстве у меня было больше друзей. Если бы мой отец был способен на сострадание. Такое «если бы» есть у всех. Быть может, я не включил в этот список вас лично, но, готов поспорить, сорок процентов читателей найдут себя в нём — остальные шестьдесят, по крайней мере, уловили общую идею.

Мы так эмоционально захвачены «неправильным» внутри нас, что эта неправильность начинает окрашивать всё наше видение мира. Если вас не устраивает ваш нос, то и вокруг вы будете замечать исключительно носы. Вы будете замечать всех преуспевающих людей, но обращать внимание станете прежде всего на их замечательные носы, с которыми ваш не идёт ни в какое сравнение. Каждое из этих негативных определений служит выражением глубинного ощущения, что тот, кто вы есть, вам не нравится. Если же вы себе действительно не нравитесь, это делает вас крайне чувствительным к любому нелицеприятному мнению о вас со стороны окружающих.

Позвольте рассказать вам один эпизод из моей жизни, случившийся где-то году в 1964. Мы с Тимом Лири в течение многих лет были коллегами, но вот в наших отношениях наступил такой момент, когда мы почему-то совсем потеряли способность договариваться друг с другом. Фактически, мы решили расстаться на некоторое время, но у нас всё ещё оставалась куча совместных дел. Я был казначеем и директором нашего некоммерческого предприятия, кроме того, мы вместе управляли Миллбруком, нашей коммуной в Нью-Йорке. А поскольку Тимоти по большей части был в разъездах, я исполнял почётную обязанность няньки его детей.

Я вернулся в Миллбрук в 1964, проведя некоторое время в Европе. Пока меня не было, управлял Миллбруком Тимоти; в прошлом году, пока он был в Индии, этим занимался я. Как-то вечером, когда я сидел с его детьми, Тимоти вошёл в комнату и с порога заявил:

— Дети, я должен вам кое-что сказать. Дядя Ричард (это я) — плохой человек.

— Да ну тебя, папа! — примирительно сказал его сын. — Он, может быть, и дурак, но уж никак не плохой.

— Нет, — настаивал Тимоти, — он плохой человек.

Тут я потерял всякое терпение (к чему вообще был склонен в те дни) и сказал:

— Если я плохой человек, то ты, Тимоти, психопат, — что его сильно задело, как я на то и рассчитывал. Мы сильно обиделись друг на друга.

Я уехал из Миллбрука и отправился в Калифорнию. Но слова Тимоти всё время крутились у меня в голове, пробуждая глубокое чувство собственной неполноценности, тут же развернувшееся во всей красе. Я думал: «А что, если это правда? Я наделал в своей жизни немало дурного. Может быть, я действительно плохой? Может быть, во мне есть что-то изначально испорченное и развращённое?» Я никак не мог избавиться от этих мыслей.

Той осенью я принимал ЛСД с женщиной, которая была в то время моей подругой. И как-то посреди сессии рассказал ей эту историю с Тимоти. «Вот, Тимоти думает, что я плохой человек», —