Гидравлические насосы неустанно перекачивали воду из Сены во все концы экспозиции; та же вода приводила в действие лифты башен дворца Трокадеро и вставала волшебными фонтанами над большим бассейном.

Рядом с Йенским мостом протянулись залы Морского павильона, машиностроительной фирмы «Крезо», испанской мануфактуры, павильоны Монако, Китая, Японии, египетский и персидский киоски, многочисленные рестораны. В гигантском аквариуме резвились живые акулы и осьминоги — мир капитана Немо. Открытие выставки украсил торжественный парад — Франция хотела показать всем европейским соседям свою быстрорастущую военную мощь. Маршал Мак-Магон, президент страны, стоял по стойке смирно все время, пока исполнялся специально написанный для этого случая марш Шарля Гуно «Да здравствует Франция». Правда, на церемонии открытия не прозвучало обязательное обращение к верующим. Это до глубины души ужаснуло Онорину, но нисколько не тронуло Жюля Верна. Он считал себя верующим католиком, но предпочитал говорить и слышать о науке. Не обращая внимания на зевак, писатель бродил по залам, посвященным новейшей технике. Изучал телефон Александра Белла (1847—1922), удивительный алюминиевый моноплан дю Тампля (1823—1890) с паровой машиной и тянущим воздушным винтом, многочисленные изобретения Томаса Эдисона (1847—1931). Кстати, фонограф Эдисона, о котором парижские газеты в те дни писали, что из-за него мировая опера скоро лишится смысла, а теноры — работы, странным образом определит в будущем сюжет романа «Замок в Карпатах»…

Пишущие машинки…

Швейные машинки «Зингер»…

Печатающий метеорограф Теорелля…

Машина, выпускающая 10 тысяч папирос в день…

Огромный привязной аэростат Жиффара…

Паровой молот весом 80 тонн…

Резиновые шины для фур…

А в главном павильоне выставки под высоким куполом на почти невидимой проволоке медленно раскачивался громадный глобус — маятник Фуко. (Онорину, впрочем, больше привлекли роскошная коллекция бриллиантов принца Уэльского и драгоценности французской короны.)

В честь открытия Всемирной Парижской выставки площадь Оперы и прилегающие к ней бульвары были залиты «русским светом» — электрическими дуговыми лампочками Павла Яблочкова (1847—1894). Одна часть русского павильона была устроена как крестьянская изба с крошечными оконцами, другая — как просторный губернский дом, третья — как Кремль с его узкими и высокими окнами. Волшебную византийскую сказку осовременивали многочисленные экспонаты с нижнетагильских заводов купца П. Демидова (1839—1885), Иркутского графитового завода И. Алибера (1820—1905), заводов Гужона (1852—1918). Русский изобретатель Н.Н. Бенардос (1842—1905) прямо в выставочном зале с удовольствием демонстрировал посетителям новый способ соединения разных металлов с помощью электрической дуги. Золотую медаль получила знаменитая водка П. Смирнова. Были выставлены скульптуры М. Антокольского (1843—1902), картины И. Крамского (1837-1887), И. Репина (1844-1930), В. Перова (1833-1882), И. Шишкина (1832-1898), А. Саврасова (1830-1897), А. Боголюбова (1824-1896), И. Айвазовского (1817-1900), А. Куинджи (1841-1910)…

Амьен нравился Жюлю Верну.

Зеленые парки… Набережная… Библиотека…

Конечно, Онорина предпочла бы Париж, но ей Амьен тоже нравился.

Она родилась здесь. Она здесь выросла. И теперь, вернувшись, нашла удовольствие, в некоторой степени заменявшее ей парижские развлечения: она поражала родственников, подруг и знакомых хорошо продуманными приемами и знаменитым мужем. Отношения их были далеки от совершенства, но внешнюю пристойность им все-таки удавалось соблюдать.

В стенах Амьенской академии Жюль Верн прочел очередную свою фантастическую работу «Идеальный город. Амьен в 2000 г. н. э.». (В 1875 году очерк появился в «Амьенской газете», а потом и в Париже — в издательстве Жене.)

Опять XX век…

Далекий, недостижимый…

«Дамы и господа! — начал выступление Жюль Верн. — Сегодня 12 декабря 1875 года позвольте мне пренебречь моими обязанностями директора Амьенской академии и заменить традиционную речь об окружающем нас мире рассказом о совершенно необыкновенном приключении, случившемся со мной…»

Шутка Жюлю Верну удалась.

Слушали писателя, затаив дыхание.

«У меня стародавняя привычка вставать на рассвете. Но по какой-то непонятной причине на этот раз я проснулся очень поздно. Солнце уже было в зените, стояла чудесная погода.

Я широко открыл окна. Бульвар был заполнен гуляющими, как в воскресный день, хотя я отлично помнил, что сегодня среда. Я быстро оделся, позавтракал и вышел на улицу…»

К изумлению писателя, знакомый город за одну ночь разительно изменился.

Исчезли старые каменные дома, выросли совершенно новые кварталы, обрамленные прекрасными тенистыми садами и бульварами. Конечно, массивный железнодорожный мост остался на месте, но к нему теперь вели не привычные козьи тропки, как прежде, а широкое шоссе, вымощенное плитками из порфира. Всматриваясь в прохожих, Жюль Верн не увидел знакомых лиц, но ему понравились роскошные кафе, заполненные веселой, празднично разодетой публикой. Пили кофе, просматривали газеты, слушали музыку.

О эта музыка! «И в этой области все изменилось. Никакого музыкального ритма, никакого темпа! Ни мелодии, ни гармонии! Какая-то звуковая алгебра! Триумф диссонансов! Звуки, подобные тем, какие производят оркестранты до того, как прозвучат три удара дирижерской палочки! Но слушатели аплодировали с таким энтузиазмом, словно приветствовали ловких гимнастов.

— Не иначе как это музыка будущего! — невольно воскликнул я. — Неужели я нахожусь за пределами настоящего?

Об этом нельзя было не подумать, так как, подойдя к афише, на которой были перечислены программные вещи, я прочел поистине потрясающее заглавие: "№ 1. Размышление в миноре о квадрате гипотенузы"».

Вот они — технические достижения Эдисона!

Странная звуковая алгебра одновременно транслировалась не только на новый Амьен, но и на весь мир — на Лондон, Санкт-Петербург, Вену, Рим, Берлин, Пекин, Токио. «Невольно подумаешь, что такое возможно только для обитателей Клермонского сумасшедшего дома. Но маэстро Пиановский, чей концерт я услышал, действительно играл в этот час в Париже — в чудесном зале Герца, а бесчисленные провода соединяли его гениальный инструмент с такими же электрическими инструментами других далеких городов мира».

Амьен будущего!

Никаких тупиков, никакой тесноты.

Всё в городе изменилось. Даже отношение врачей к своей профессии.

«Наши пациенты платят нам только тогда, когда они здоровы, а если заболевают, мы не получаем ни одного су. Поэтому мы нисколько не заинтересованы в том, чтобы пациенты болели…»[40]