– Раз уж ты здесь, – сказала Кэт, крепко беря его за руку, – проведу тебя к главному.

– К главарю? – переспросил Вадим, озираясь. – Или к Главе?

– К аббату, – ответила Кэт. – К председателю Высокого Суда. К главе коллегии… Тебе не всё равно?

Не выпуская его ладони, женщина заторопилась вдоль длинного коридора, давно нуждавшегося в ремонте или хотя бы хорошей уборке. На Вадима она не смотрела, однако взгляд его ощущала и старалась ступать с прежней грацией, покачивая располневшими бёдрами. Пальцы её ритмично сжимались на каждом шаге, будто намекая на что-то, но Кэт больше заводилась от этого сама, поскольку Вадима касаться было опасно. Гордиться тут нечем: игра не на равных. Кто устоит против магии – это ж похлеще приворотного зелья! Хотя Вадим и расплачивался за неё болезненной чуткостью.

Кэт привела его в другой зал, куда меньше общего, зато уютней. Здесь собралась иная публика, постарше и посолидней, – нынешняя монастырская элита. От рядовых творцов она отличалась даже формой: почти все были в мантиях, серых или чёрных, украшенных цветистыми картинками. Они и вершили здешние судьбы – во всяком случае, их мнение перевешивало. Но последнее слово оставалось за настоятелем, сколько бы ни шумели остальные, и уж его Вадим знал хорошо. Старина Калуф не слишком переменился за эти годы, только ещё больше высох и потемнел. А вдобавок покрылся трещинками, словно старое дерево, – что-то сжигало его изнутри: огонь честолюбия?

Завидя Вадима, аббат оживился.

– Что, братия, не станем обижать Конана? – спросил он поверх голов, лохматых или плешивых. – Примем блудное дитятко, аки родное?

На минуту гвалт стих – Вадима тут многие помнили. Кто-то проворчал:

– Его обидишь…

По выражению Вадимова лица аббат понял, что гость сейчас ляпнет что-нибудь не к месту и поспешно добавил:

– Ладно, о сём после. А сейчас, братья, идите с миром – служба окончена. И да пребудет с вами благодать!

Величавой поступью он направился к укромной дверце, взмахом ладони позвал Вадима за собой. Пробравшись через галдящую толпу, тот зашагал следом, про себя посмеиваясь: Калуфчик в своём репертуаре!

У каждого свои слабости – Калуфу, например, нравилось руководить. (И что ж, что это не очень у него получалось, – лишь бы не плакал.) Он был знаком Вадиму с давних пор, они даже росли вместе, в уютном и зелёном военном городке, посещали одну школу. С младых ногтей Калуфа влекло к тайным и могущественным орденам. Играя в мушкетёров, он из всех выбирал Арамиса – именно потому, что в конце тот сделался иезуитским генералом. Зато Вадим благоволил тогда к Атосу, гордому одиночке и «невольнику чести», утомившему ею всех. («Ты, бла-ародный!..» – как орали Румате штурмовики.) И даже дети не жалуют шибко правильных. Впрочем, честный Атос, в бытность графом де Ла Фер, не постеснялся вздёрнуть любимую жёнушку при первом подозрении. Выходит, и Атос охотился на ведьм?

Вдвоём они вступили в большую комнату, когда-то выглядевшую роскошно, а ныне обветшалую и запылённую. По широкому столу, непременному атрибуту здешних покоев, были разбросаны засохшие объедки, пустые бутыли, упаковки от презервативов, кружевные трусики, чулки. Вкруг стола устроились несколько пышных постелей, дразня скрученными простынями и причудливо разложенными подушками. Видимо, вчерашняя пирушка удалась на славу, а затянулась до рассвета – следуя общей тенденции, творцы переходили на ночной образ жизни.

Не глядя на Вадима и не выказывая более радушия, аббат доплёлся до продавленного кресла, кряхтя опустился в него, по очереди уложил опухшие ноги на скамеечку и прикрыл глаза морщинистыми веками. Судя по всему, сегодняшний вечер дался ему нелегко. А куда денешься – первосвященник!

– Кэт помянула как-то, – произнёс он страдальческим голосом, – будто ты владеешь массажем?

– Перебьёшься, – откликнулся Вадим. – Лучше прими душ, ручонками помаши, побегай вокруг стола…

– И чёрт с тобой! – оскорбился Калуф, бессильно откидывая голову. – Убудет от тебя, да?

– Я не оказываю подобных услуг мужикам и, как правило, не жалею их. «Если хилый – сразу в гроб».

– Это я хилый? – Аббат выпятил ребристую грудь, однако не убедил этим даже себя.

– Тогда не ной. Наслушался за сегодня.

– Господи, укрепи! – вздохнул Калуф. – По-твоему, легко сию публику держать в узде? Расползаются аки тараканы – кто за выпивкой, кто по бабам.

– А в чём, собственно, цель? – спросил Вадим. – Ради чего стараешься?

– Ради чего? – Аббат подумал. – Видишь ли, у истинных творцов мозги не терпят безделья, зато их легко увлечь ерундой. Это как река, кою не остановить, зато можно направить в иное русло. Вот опасность! Рассадить бы братьев по кельям, оградить от забот и соблазнов…

– От жизни?

– …заставить наконец творить. А то они больше распинаются о тех шедеврах, какие наклепали бы в надлежащих условиях, но сами от таких условий бегут. Запирать их, что ли? Остричь всех, униформу ввести, как в нормальных монастырях, – чтоб похвалялись друг перед другом творениями, а не нарядами.

– Раздень, – предложил Вадим, – догола. Тут все и увянут. Чем гордиться, на что намекать – всё на виду. Это ж хоррор получится, а не эротика! И сбегать сразу расхочется.

– То и худо, что на виду. Они ж дремучие, даром что творцы. Увидят на дамах запретное, ни о чём ином думать не смогут – вынь да положь!.. Точнее, всунь. Не расселять же их по баракам?

– По стойлам.

– Может, их вовсе кастрировать, как в некоторых сектах? Сразу прекратят развратничать да интриговать, а здоровье, говорят, даже улучшится.

– И проживут намного дольше, – поддакнул Вадим. – Только захотят ли творить?

– То-то и оно, – вздохнул настоятель.

– А что, ваша продукция ещё пользуется спросом?

– Как поглядеть. Имя не обессмертишь, а на прокорм хватает.

Словно подслушав, в открывшуюся дверь шмыгнули две невзрачные «мышки» с преданными глазами, видимо, из послушниц, и не без умелости принялись накрывать на стол. Была ли это обычная трапеза настоятеля либо расщедрились ради дорогого гостя, но ассортимент оказался на зависть.

Сколько творцов может набраться в миллионном городе? – прикинул Вадим. С тысячу? Пара-тройка сотен отошла Студии, больше туда не влиться, – а прочие, выходит, остались без призору? Но ведь и крутарям хочется иногда оттянуться. («И зрелищ», а как же!) И кто снабдит их, если не творцы? В конце концов, даже у лагерников пользовались спросом фантазии Штильмарка, а чем крутари хуже? Не говоря о торгашах, умельцах, наймитах. Не всё ж им зарабатывать, надо и тратить? А творцы, как все прочие, стоят ровно столько, сколько за них готовы платить.

– Власти не беспокоят? – спросил Вадим, только «мышки» убрались. – Имею в виду Крепость.

– Что упало, то пропало, – слабо улыбнулся наставник. – Знаешь ведь? Мы даже сотрудничаем.