С улыбкой Вадим произнёс:

– «Иные зря свои проводят дни, отважных духом не поймут они».

– Кто сказал? – заинтересовался Калуф.

– Цао Чжи, второй век. Ты ведь любишь древних китайцев?

И тут Вадим навострил уши: в прихожей раздались приглушённые голоса, причём один показался знакомым. Сейчас же Эва набросила на голову капюшон, словно прячась. Затем в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вступили.

Вошедший оказался высок и сухощав, как сам Калуф, только одет попроще, в двухцветную мантию и грубые сандалии. Вообще, он походил на аббата точно родной брат, но, в отличие от Калуфа, гостя переполняла энергия, делая его тощие члены проворными, как у паука. А с широкой плоской груди на людей скалился фосфоресцирующий пёс с пылающим факелом в зубах – куда там собачке Баскервилей! Бедняга Эрнст всегда питал слабость к пошлым эффектам и с возрастом, кажется, не остепенился.

В упор не замечая Вадима и женщин, он приблизился к обречённо вздыхающему Калуфу и навис над ним, словно грозовая туча, сверкая в четыре глаза.

– Что я слышу, – процедил он. – В святое братство пускают отщепенцев, публично выступивших против устоев и вдобавок далеко ушедших от Русла!

– Побойся Бога, братец, – вяло возмутился аббат. – Когда ж это было?

– Двенадцать лет назад, – чётко ответил Эрнст. – Разве срок имеет значение?

– Дай тебе волю, станешь предавать анафеме вместе с потомством, до двенадцатого колена. Угомонись, генерал!

– Как глава ордена и Верховный Судия…

– Ошибка! – обрадовался Калуф. – Верховным у нас Мировой Дух, и даже я – лишь его заместитель. Так что ты здесь на третьем месте.

– Всё равно, считаю своим долгом…

– Ты забываешь про конечную цель. Зачем это создавалось, а? Чтоб ты исполнял долг, как его понимаешь, или чтобы нести людям Истину?

Взмахом тощей руки доминиканец отмёл возражения, прошлые и будущие, и с нажимом заговорил:

– Всё это время, пока он предавался мирским утехам, развратничал и грешил, мы возводили нашу церковь, год за годом сплачивая вокруг соратников, добиваясь авторитета…

– Какой авторитет, о чём ты? – рассмеялась Кэт. – Да за стенами о нас никто не знает!

– И вот сей смутьян, не раскаявшись, не осознав, приходит на готовое и требует равных с нами прав, ссылаясь на прежние заслуги, злоупотребляя старыми связями. Вы не подумали, зачем? Кто подослал его сюда, что он вынюхивает здесь? Может, он агент Студии?

Эрнст вещал с такой убеждённостью, что аббат, кажется, смутился. Действительно, что Вадим тут потерял? Столько лет игнорировал и вдруг нате вам, заявился. Конечно, парень приятный, но упрямый! Взглядов не изменил ни на йоту, критикует, насмешничает, выспрашивает. Наверняка и потом молчать не станет – а то затеет переделку, создав ещё один очаг нестабильности.

– Ладно, братцы, расслабьтесь, – вмешался Вадим. – И вовсе я не собираюсь вливаться – просто заглянул по старой памяти. А с Духом как-нибудь договорюсь напрямую.

– Он кощунствует! – сейчас же объявил Эрнст.

– Тебе показалось, – возразил аббат мягко. – Просто он заблудился. Каждый волен ошибаться.

– Его нельзя отпускать, – вдруг сказал доминиканец. – Он опасен!

И даже наметил движение к дверям, будто хотел кликнуть стражу. Вадим недоверчиво ухмыльнулся, хотя это не походило на шутку. Вот здесь нарваться на потасовку он не ожидал – разве с залившим глаза творцом, потерявшим всякое соображение.

На всякий случай Вадим поднялся и только сейчас увидел на макушке Эрнста аккуратную круглую плешь, очень похожую на тонзуру. Кажется, «господний пёс» и вправду проникся ролью, вплоть до мелочей.

– Да ты ополоумел, козлик, – не выдержала Кэт. – Торквемада недорезанный!.. С каких это пор мы стали хватать людей?

– Действительно, Эрнст, ты заигрался, – прибавил Калуф, ибо монах даже не глянул на женщину, демонстрируя небрежение. – Не следует принимать свою роль так серьёзно. У нас нет власти над мирянами и даже своих мы можем лишь отлучить. А Вадим, как ты слышал, не претендует на посвящение – значит, и говорить не о чем.

– Ну почему? – внезапно вступила Эва. – Как раз есть о чём.

Она отбросила с головы капюшон, глядя на монаха в упор, и теперь тому пришлось напрячься, чтобы сохранить надменный вид. Проигнорировать ведьму не удалось бы даже фанатику, а Эрнст лишь имитировал фанатизм. (Вопрос: зачем?)

Вадим заметил, как возле входной двери шевельнулась грозная тень, и сам ощутил настоятельный позыв перекрыть окно, что и сделал незамедлительно. Только сейчас он сообразил, что предыдущее действо было прелюдией, а кульминация разыгрывается сейчас. И срежиссировала сцену, конечно, Эва, собрав в нужном месте все потребные лица, а Вадиму отведя незавидную роль приманки. Что ж, ему не привыкать.

– Ну и цветочек взрастили вы под своей сенью, – ядовито заметила женщина. – «Псы господни», надо же, – история делает новый виток! Хоть сознаёте, на что расходуются ваши таланты? И кого собрал вокруг себя Эрнст? А ведь размахнулся он не хило: по городу у ордена дюжина монастырей, и в приорах, кстати, числится отец Серафим, глава мясорубов. И остальные злобствуют от души, пытая по подвалам, – пока вы радеете о творчестве.

– Ведьма! – каркнул Эрнст охрипшим, чужим голосом.

– На сей раз угадал, – подтвердила она. – А скольких оговорил без вины? Как там трындел герцог Альба: лучше порешить сотню невинных, чем упустить еретика! Ты б и Основателя в расход пустил, попадись он твоим садюгам, – разве нет?

– Ерунда какая-то, – расстроенно пробормотал Калуф. – Эрнст, что она говорит – возрази хотя бы! Чего ж ты из нас дурней делаешь?

Угрожающе скаля зубы, словно взаправдашний пёс, монах обежал взглядом комнату, задержался на Вадиме. Тот отрицательно покачал головой: даже не пытайся. Раз всплыли мясорубы, придётся разбираться досконально. И не будешь же ты сигать с третьего этажа?

– Но самое забавное не это, – добавила Эва. – Ваш доморощенный Торквемада вообще-то работает на Шершней и сейчас подтвердит это сам.

В невероятном прыжке Эрнст шарахнулся спиною к дверям и завяз в перекрывшей их тени, распятый не хуже Христа. Отчаянно он извивался, пытаясь вырваться, но даже не мог дотянуться до пола. Аббат глядел на него с изумлением, неодобрительно качая головой, будто доминиканец сам устроил этот цирк; Кэт испуганно ахала. А Вадим без колебаний определил в могучей тени мёртвоглазого гиганта Адама, третьего в их давней связке, к которому когда-то имел глупость приревновать Эву (с равным основанием можно ревновать к манекену). Наконец и он принял участие в спектакле.

– Что ж, давай говорить так, – невозмутимо сказала ведьма. – Представь, ты на дыбе – в привычной, можно сказать, обстановке.

– Вообще-то Суды – сплошная абстракция, – Калуф с надеждой оглянулся на гостью, наконец уразумев, кто здесь «правит бал». – Это просто игра, понимаете?