У нее ушли годы на то, чтобы победить презрение Марты и научиться быть довольной собой. И вот она снова чувствует себя ребенком.

Вошел лакей и разжег в камине огонь. Машинально опустившись в кресло, Ева уставилась на языки пламени, лижущие щепки для растопки. В голове звучали слова мачехи: «Она колдунья! Жаль, что ведьм больше не сжигают на кострах!» Не только Марта называла Антонию колдуньей, но и лучшая подруга Евы, Далси. Хотя это было много лет назад, когда мать еще была жива. Уже тогда Ева начала отвергать дар Клэверли. Но как бы сильно она ни старалась, он проявлялся совершенно неожиданно.

Мысли обратились к Эшу. Во время долгой поездки до Какфилда Ева ожидала, что он заговорит о своей явной лжи касательно их предстоящего брака. Она надеялась… Неважно, на что, так как если Эш собирается жениться на ней, лишь чтобы поступить по чести, ей такого не нужно!

Она сама не понимала, чего хотела, и не знала, как поступить и что отвечать на вопросы спутника, которыми он ее засыпал.

А всему причиной ее боязнь, что у Эша сложится о ней дурное мнение. Какого черта это значит для нее так много? Почему бы ей просто не быть самой собой?

Вошла горничная с кувшином горячей воды, и Ева встала с кресла. Может, она снова обретет душевное равновесие, когда освежится и переоденется?

Едва служанка вышла, Ева начала раздеваться.

* * *

На этом постоялом дворе не было отдельных кабинетов, поэтому пришлось поужинать в общей столовой — тесной, набитой людьми комнате, где света едва хватало, чтобы разглядеть сидящих за соседним столом. Это устраивало Эша, ведь если бы их с Евой узнали здесь, находящихся так далеко от дома, в людной гостинице, запросто могли бы пойти сплетни.

Он настоял, чтобы спутнице принесли бокал вина, и, ожидая пока подадут ужин, продолжил свой монолог о всяких пустяках. Ева сидела молча, даже не пытаясь притвориться, что слушает. В конце концов, у Эша лопнуло терпение, и он сказал:

— Я же просил вас выпить это вино.

Она бросила на него взгляд, полный затаенного недовольства, но подняла бокал, сделала большой глоток и спросила:

— Теперь довольны?

— Нет. Вам не удастся отделаться от меня, отгородившись молчанием.

— Я не хочу ни о чем говорить.

— Поздно. Слишком многое было сказано. Слишком многое случилось. Я имею право знать, что происходит.

Ева вздернула подбородок:

— Какое право?

— Вы так быстро позабыли? Мы ведь с вами помолвлены.

— Не помню, чтобы соглашалась на нечто подобное.

У Эша чуть не вырвался вздох облегчения. Она снова возвращалась к жизни. Скрестить с ним шпаги — лучше ничего и не придумаешь, чтобы взбодрить Еву. Хорошо. Он снова атаковал ее:

— Вы согласились, раз не стали возражать, когда ваш отец пожелал нам счастья, процветания и долгих лет жизни вместе. Почему вы промолчали, Ева?

Она поправила лежащую на коленях салфетку и, не поднимая глаз, ответила:

— Он был так счастлив в ту минуту. Я не хотела его разочаровывать. Да и как я могла исправить его ошибку без длинного путанного объяснения? Он бы не понял.

— Теперь уже поздно. Мы связаны друг с другом.

Ее плечи поднялись от глубокого вдоха. Эш решил, что сейчас получит горячий отпор, но собеседница лишь трепетно выдохнула и поднесла стакан к губам.

Веселье в глазах Эша сменилось мягким выражением. Он выиграл первый раунд, и теперь пора стать с Евой нежным, если она это позволит.

— Я вам не враг, но я и не дурак, — произнес он тихо. — Я могу смириться с одним или двумя случаями, объяснить которые не могу. Я даже могу принять то, что произошло с нами в наших снах. Но после того случая с Мартой я в полном замешательстве. Я не знаю, что думать и чему верить. Помогите мне разобраться.

— А вы уверены, что готовы к этому?

Вообще-то, Денисон не испытывал такой уверенности. Он полагался на логику, был по натуре скептиком, а ход мыслей женщин часто ставил его в тупик. Но тут все было по-другому. Ева — его женщина, и неважно во что он верит. Главное — во что верит она.

Он потянулся через стол и взял ее за руку. Ева вскинула на него взгляд, казавшийся таким уязвимым, что это потрясло Эша.

— Я не собираюсь вас осуждать, — прошептал он.

И тут же быстро выпустил ее руку и откинулся обратно на стул, потому что ее глаза вспыхнули огнем. Определенно, он сказал что-то не то.

Тихим, но при этом исполненным ярости голосом Ева заявила:

— Вы имеете в виду то, как осуждали мою тетю? Гадание по ладони и на хрустальном шаре — всегда отличный повод для смеха, не так ли? Думаете, я не замечала, как вы закатывали глаза, стоит мне упомянуть мой дар Клэверли? Так что не говорите мне, что не будете меня осуждать!

— Я никогда не закатываю глаза!

— Не в буквальном смысле. Но вы не желаете принимать меня такой, какова я. Думаете, я этого не понимаю? Вы опровергаете логикой все, что не можете объяснить. О, вы могли бы заодно разделаться и с моим даром. Я не буду лгать вам или пытаться избежать правды. Теперь даже не подумаю так поступить.

Эш глотнул вина, затем еще раз. Не хотелось расстраивать Еву еще больше, но жаль было упускать случай, которого могло больше не представиться. Когда Ева возьмет себя в руки, она вновь решительно воздвигнет труднопреодолимые барьеры, которыми держит его на расстоянии.

Она взглянула поверх края бокала на Эша:

— Ну?

Только этого поощрения он и ждал:

— Марта заявила, что вы читаете ее мысли. Вы можете заглядывать в головы людям и узнавать, о чем они думают?

— Нет. Не совсем. Я не могу выбрать кого-то и решить, что хочу прочесть мысли этих людей. Хотя иногда чьи-нибудь мысли против моей воли возникают в моем мозгу. Я не могу подслушивать, о чем думают незнакомцы или даже мои близкие. — Она покачала головой. — Я думала, что покончила с этим. — И добавила отчаянно: — Я изо всех сил старалась подавить это в себе. И лишь недавно всё началось снова.

«Не спеши судить. Держи разум открытым. Просто слушай», — приказал себе Денисон.

Ева встретилась с ним взглядом:

— Мои родственники по линии Клэврели называли это «харизма Клэверли». «Харизма» означает «дар».

Эш кивнул:

— Да, я знаком с греческим языком.

— Ну разумеется, так и должно быть — вы же выпускник Оксфорда. Так