Мама повела себя очень странно. Она не разрыдалась, не бросилась на кровать, ничего не сказала. Молча вернулась на кухню, заново включила огонь под голубцами и, пока они тушились, прибралась: разобрала и помыла мясорубку, оставшийся фарш положила в миску, накрыла фольгой и убрала в холодильник, помыла несколько тарелок, лежавших в раковине.

– Мам, ты что? – не мог понять Олежка. – Мам? Мам?

– Подожди-подожди, сынок, я сейчас, – суетливо ответила мама, ополаскивая последнюю тарелку.

Когда кухня была убрана, мама сняла фартук, повесила его на крючок и вышла.

– Сейчас-сейчас, – бормотала она себе под нос. – Сейчас-сейчас.

В большой комнате мама разложила диван, на котором только что лежали папины вещи, достала из шкафа подушки и одеяло, легла, уткнувшись носом в красный настенный ковер, и мгновенно заснула, выключилась.

Папа взлетел после Венгрии, после той злополучной поездки, из которой привез видеомагнитофон, а маме – модный бежевый плащ, как оказалось потом, в двух экземплярах – второй достался тете Лиде. И покатилось.

Видеотехнику и компьютеры он возил недолго – очень скоро разобрался, что гораздо больше можно заработать на обналичке. Заказы, которые раньше шли институту, теперь выполнял папин научно-технический центр, на базе этого института созданный и в нем же располагавшийся. Оплата производилась наличными по зарплатной ведомости для раздачи многочисленным сотрудникам, которых на самом деле на предприятии трудилось не больше десяти, остальные же души только числились – классика русской литературы.

Первое время папины программисты и правда трудились, вычисляли и обрабатывали данные, но очень скоро папа смекнул, что этот муторный этап можно просто опустить и перейти сразу к зарплатным ведомостям. Часть возвращалась в конвертике директору-заказчику из дружеского НИИ, того самого, которого Олежкин папа выволакивал пьяного их самолета – «Йо напот киванок», с венгерским приветом, – другая шла папиному директору, а еще одна оседала у папы, и это была очень достойная часть. В сущности, все это напоминало эпопею с лопатами на субботниках, только перспектива открывалась куда более интересная. Свое предприятие папа так и назвал – «Перспектива».

Но и этот этап, как оказалось, тоже можно было усовершенствовать. Со временем получать заказы «Перспектива» стала от своего же родного института – чтобы далеко не ходить. Вот это было действительно ускорение: минуя даже дружественный НИИ, средства двигались с шестого этажа, где сидела дирекция, на четвертый, где в папиной лаборатории и находился офис «Перспективы», а именно папин рабочий стол со стулом и факс. Как в фильме Захарова: нам кузнец не нужен.

Через год у Олежкиного папы уже была иномарка с водителем Федей – коротко стриженным шкафом с загнутыми вниз усами, от которого пахло потом. Жигуль цвета охры теперь ржавел на даче. У Олежки появилась игровая приставка и неограниченное количество жвачки со вкладышами, которые вскоре и собирать ему стало скучно. Иногда в музыкальную школу его теперь отвозил Федя, хотя, конечно, радости от этого было мало.

Бухгалтером на предприятие папа взял тетю Лиду. Сначала мама обрадовалась – свой человек, не обманет, да и Лидочке зарплата поди получше, но со временем отношения с подругой разладились. Тетя Лида все реже заходила на чай, они перестали заниматься аэробикой по выходным, и теперь вместо тети Лиды мама разговаривала по телефону с бабушкой – за закрытой дверью, приглушенным голосом, – а потом украдкой вытирала красные распухшие глаза подолом фартука. Всю свою энергию она с еще большим рвением направила на поиск продуктов и бесконечное стояние в очередях – на рынок мама ездить не любила, не хотела платить втридорога. Папа, правда, редко ужинал дома – по вечерам у него были переговоры и совещания.

На работу папа с тетей Лидой ездили вместе. Утром Федя подавал машину к подъезду и курил, облокотившись на тарахтящий капот. Вскоре спускался папа, садился в машину, и теперь вдвоем они ждали тетю Лиду, которая вечно опаздывала. Зато когда она все-таки спускалась, то была нарядно одета, густо накрашена и пахла сладкими духами.

Иногда по дороге на работу они подбрасывали Олежку до школы, но обычно тетя Лида так долго копалась, что Олежке быстрее было дойти пешком, чем ждать, когда та закончит наводить марафет. Однажды, так и не дождавшись, когда тетя Лида соизволит появиться, Олежка понял, что опоздает на классный час, вылез из машины и поскользил по обледенелому бордюру в школу. Он почти завернул за угол, как вдруг услышал сверху какой-то странный звук. Он задрал голову. На балконе седьмого этажа в распахнутом пальто и шарфе, наспех обмотанном вокруг шеи, стоял Елизаров, сосед. Во рту он зажал сигарету, а в руках – выбивалку, которой хлестал небольшой половик, перекинутый через перила. Видимо, допекла его жена, выгнала прямо на мороз, усмехнулся про себя Олежка, как вдруг двумя этажами выше заметил маму. Она стояла, ежась от холода, собрав на груди края стеганой серой куртки, и украдкой смотрела вниз. В этот момент дверь подъезда наконец со скрипом распахнулась, и оттуда выпорхнула тетя Лида – в длинной шубе, модном бордовом капоре на голове и – Олежка знал это – щедро политая приторными духами, которые долго не выветривались из папиной машины. Олежка снова приподнял голову. Мама стояла, вцепившись руками в перила, куртка на ней распахнулась на ветру, и у мамы был такой вид, будто это не ковер, а ее Елизаров только что со всей силой огрел выбивалкой.

После той Олежкиной выходки с концертом в музыкалке папа совсем сорвался с цепи.

– Ты полюбуйся, кого ты воспитала? – кричал он на маму. – Я день и ночь горбачусь, а этот молокосос…

С тех пор папа пребывал в постоянных разъездах и дома появлялся редко, а последние пару недель вообще не приходил ночевать. Пока наконец не заявился с чемоданом.

В животе урчало, очень хотелось есть. Олежка снова потеребил маму.

– Мам, а мы на завтрак кашу будем?

– Ага, – засопела мама, и по тому, как она еще ближе придвинулась к стенке, Олежка понял, что варить эту самую кашу мама ни в коем случае не собирается.

Вздохнув, он потопал на кухню. Разумеется, Олежка ни разу в жизни не варил ни кашу, ни что-либо другое. Все, что он знал о процессе варки каши, было почерпнуто им из рассказа Носова, в котором это мероприятие закончилось известно чем.

Голубцы так и стояли на плите со вчерашнего вечера, накрытые крышкой, но теперь Олежка испытывал к ним стойкое отвращение. В холодильнике он нашел четыре яйца и решил сделать яичницу. Зажег газ, поставил на плиту сковородку. Одно яйцо, которое