– Так, ребята, сейчас вас будем снимать! – скомандовала блондинка генеральским тоном. – Кто у вас самый активный?

Первой, конечно, высунулась Бурова.

– Я староста класса и председатель дружины, – выпалила она, заправляя за ухо прядь волос, которая выбилась на ветру из хвоста. – А еще у меня ни одной четверки.

– Замечательно, сейчас тебя запишем.

– А какой это у нас класс?

– Третий! – хором крикнули все.

– Вить, ты готов? Работаем?

Прищурившись и глянув в видоискатель, Витя кивнул.

– Несмотря на непогоду, на Красной площади сегодня было светло и празднично от белых рубашек, красных галстуков и детских улыбок, – посмотрев в камеру, журналистка вдруг заговорила совсем другим голосом, мягким и нежным.

– В этот памятный день тысячи девчонок и мальчишек по всей стране вступили в члены всесоюзной пионерской организации имени Ленина, – пела она. – Давайте спросим у учеников одной из московских школ, о чем они мечтают в такой важный день.

С этими словами она развернулась боком и будто случайно ткнула микрофоном в Бурову.

– Расскажи, пожалуйста, нашим телезрителям, о чем ты мечтаешь сегодня?

– Чтобы у нас были хорошие оценки. И по поведению тоже, – проговорила Бурова, но сразу запнулась, потому что поняла, что недотянула, сморозила банальность, совсем не то, чего от нее ожидали. – Ну и еще чтобы наши сердца всегда горели таким же красным пламенем, как и наши пионерские галстуки.

– Это прекрасная мечта.

Рядом с Буровой стояла Лиза Колесник, но журналистке она почему-то не приглянулась. Обведя взглядом детей, журналистка отступила пару шагов влево и навела микрофон на Наташу.

– Ну а ты о чем мечтаешь?

«Я обращаюсь к нашим зрителям: полная тишина в студии, абсолютная тишина! Наташа, внимательно посмотрите на табло. Ваше слово?»

О чем мечтала Наташа? Она мечтала о белой рубашке и красном галстуке, о прекрасном взрослом мире, о кострах, и подвигах, и песнях, о том, чтобы душа ее взлетела ввысь, и на нее снизошла радость и благодать. Но все это оказалось обманом, ничего такого не произошло. О чем еще она мечтала? Ну, была у нее еще одна мечта, но настолько безнадежная, что и говорить о ней не стоит. Но если просит ведущий…

– Я мечтаю о квартире. Мы живем в коммуналке, у нас с мамой тринадцать метров на двоих, мы уже десять лет в очереди стоим, нас никак не расселят, – сказала Наташа.

Журналистка опешила. Очевидно, от новоиспеченной пионерки она ожидала услышать что-то более высокопарное.

– У нас сосед алкоголик. Он когда умер, то два дня в комнате лежал, пока его не нашли. Потом дышать невозможно было. Мама говорит, что мы живем в нечеловеческих условиях.

Наташа бы продолжила и про новых соседей, но тут Раиса вцепилась ей в плечи и с силой отодвинула в сторону.

– Вот еще у нас девочка. Назели Саркисян, – объявила она.

Журналистка послушно поднесла микрофон к Назели.

– А ты о чем мечтаешь?

Назели страшно заволновалась. Несколько мгновений она стояла молча, только учащенно дышала, собиралась с мыслями и моргала своими роскошными ресницами.

– Я хочу вернуться домой, – сказала она наконец.

– Я где твой дом?

– В Сумгаите, в Азербайджане. Но нам пришлось оттуда бежать.

– Ясно… – протянула журналистка. Она снова не знала, что сказать.

– И еще чтобы прекратились гонения на наш народ, – добавила Назели.

Журналистка переглянулась с оператором и сделала круглые глаза. В них читалось удивление и раздражение – ну что за дети нынче пошли…

– Вить, все, полетели в Останкино, – к ней снова вернулся ее командный голос.

– Скажите, а нас по телевизору покажут? – поинтересовалась Бурова.

– Да, в программе «Время». В девять часов.

«Браво, абсолютно верно! Вы угадали слово, Наташа, вы победили! И теперь я предлагаю вам сыграть в суперигру».

Наташа ворвалась домой со страшным криком.

– Меня покажут по телевизору! – завопила она на всю квартиру, так что из кухни выбежала испуганная Надежда Яковлевна. – По новостям покажут! Там были журналисты!

Как только дожила Наташа до девяти часов, сама не могла поверить, что дожила. Ради такого невероятного события Надежда Яковлевна сняла свой красный халат с огурцами и надела праздничный, синий, а соседи даже объявили что-то вроде временного перемирия и освободили половину плиты, чтобы мама успела покормить Наташу перед последними известиями. В девять все собрались у телевизора в комнате у Надежды Яковлевны. Кресло отдали Наташе, Надежда Яковлевна села рядом на стуле. Мама и Ершовы смотрели стоя. И снова пришлось мучительно долго ждать, пока рассказывали про кризис комплектующих на производстве и соблюдение женевских соглашений. Наташа совсем извелась, извертелась на стуле, уже готова была расплакаться, очевидно, журналистка обманула, не покажут их по телевизору. И наконец, на тридцатой минуте, – показали.

Сюжет был короткий. На экране замелькали белые банты, красные галстуки, вечный огонь, очередь к мавзолею, трясущаяся голова Раисы. Потом на весь кадр засияла Лена Бурова.

– … чтобы наши сердца всегда горели таким же красным пламенем, как и наши пионерские галстуки!

На мгновение камера застыла на Олежке. Назели не показали. У Наташи показали только левую руку.

«Мне очень жаль, но это неверное слово. К сожалению, Наташа Черных, третьеклассница из Москвы, покидает нашу студию. Я прошу ассистента снять с нее микрофон. А мы с вами прощаемся до следующего вторника».

На следующей неделе, придя из школы, Наташа застала маму дома. Обычно так рано мама никогда не приходила, особенно если вызовы на участке у нее были во второй половине дня. Вид у мамы был потерянный. Она не переоделась еще в домашнее и подогревала на сковородке гречневую кашу.

– Наташ, пошли к нам.

Плотно закрыв дверь в комнату, мама села на кровать. Из своей медицинской сумки она достала сложенный пополам номер «Вечерней Москвы», расправила его и протянула Наташе.

– Четвертая полоса. Прочти.

Ничего не понимая, Наташа долистала до нужной страницы. Сверху была заметка про строительство новой станции метро, потом приводился текст выступления Г. Х. Попова, а подвал был занят длинной статьей под заголовком «Нищий жилфонд» и черно-белой фотографией, где были изображены дети.

Статья была длинная и нудная, в ней говорилось о дефиците жилплощади, о сложностях новой застройки в столице, приводилось много статистики и комментарий депутата из горсовета.

Наташа запнулась на фотографии. Снимок был не очень хорошего качества, темный и размытый. На нем было изображено несколько школьников, а в центре – девочка в галстуке с белыми бантами в косичках на плечах. Наташа не сразу распознала в ней себя. Под фотографией была вынесена фраза «Мы живем в нечеловеческих условиях». Статья была подписана Евгенией Школьник.

В ужасе