— Господь вознаградит тебя за все. Прощай, — сказала Анна и тронула коня, а за ней двинулись Роже, Бенедиктус и рыцари.

— Не будет моей совести покоя! — вдруг воскликнула Янка, и все оглянулись на нее. Янка подбежала к Анне:

— Одно добро я видела от тебя, Ярославна! Будь добра последний раз — разреши остаться с ним!

Остановился Злат и мрачнее тучи опустил голову, словно ждал этой просьбы. И Анна сказала:

— Не меня проси, Злата.

— Что касается церкви, — поспешил заявить Роже, — она благословляет этот брак.

— Э-эх! Янка!.. — только и молвил Злат, ударил шапкой о землю, поднял своего коня на дыбы, и с отчаянным посвистом, с места галопом поскакал, куда глаза глядят.

— Нет слов, о благородная Анна… — начал было Ромуальд, но Анна перебила его:

— И не нужно слов. Ты нам полюбился молчаливым.

Она отворила один из сундуков, что были на возке, и, набрав охапку дорогих мехов, направилась к Янке и Ромуальду. Роже забеспокоился, забежал перед Анной.

— Опомнись, Анна! Что ты надумала? Я отменяю благословение!

Но Анна шагала, не обращая внимания на епископа.

— Не дам!.. — закричал Роже, простирая перед ней руки. — Это не тебе принадлежит, это достояние Франции!

— А разве, Роже, я уже стала королевой? — с усмешкой поглядела на него Анна.

— И не станешь ею никогда, если будешь раздавать приданое каждому погорелому рыцарю!

Анна молча глядела на епископа, а он, распаляясь, продолжал кричать:

— Девчонка, тебе посчастливилось стать невестой короля франков только оттого, что твой отец сидит на мешке с золотом! Кто ты, дикая язычница!.. Ты погляди на себя!

Долгим надменным взглядом смерив Роже, Анна отодвинула его неожиданно сильной рукой. Вернулась к возку; кинув меха обратно, взяла под уздцы лошадь — она послушно пошла за Анной, и возок остановился перед Янкой и Ромуальдом.

— Без этого вам не одолеть черного рыцаря. Примите от Анны.

— Нет!.. Никогда!.. — Роже бился в руках Шалиньяка. — Все золото!.. все серебро… А-а-а!.. — вдруг взвыл он нечеловеческим голосом и без чувств повалился на землю.

А Злат шел через рощу, не различая дороги, и сучья с треском ломались о его плечи и стегали по лицу. И — э-эх! — выхватил Злат меч и в сердцах рубанул вставшую на его пути осинку, упала она, как подкошенная, с чистым косым срезом. И еще — э-эх! — упала за ней вторая, потом третья. Ходил туда-сюда меч, словно сотни врагов окружили Злата, и там, где он ступал, оставались улицы и переулочки, да одни высокие пеньки.

Так рубил и рубил Злат налево и направо, с горя и печали, и когда опомнился он — не было вокруг ни единого деревца, одни пеньки, а за ними — чистое поле…

Ежеминутно трубили серебряные трубы на Ипподроме, император Константин принимал парад войска, с победой вернувшегося из Месопотамии. Перед императорской кафизмой проезжали возы, груженные военной добычей, конюшие проводили бесценных трофейных скакунов; ехали в колесницах военачальники, проходили, блестя доспехами и оружием, тагмы греческих, варяжских и варварских воинов, приветствуя своего главнокомандующего.

Мономах, в императорской мантии и короне, отвечая на приветствия благосклонными кивками, слушал пояснения логофета Лихуда, живописавшего подробности победы.

— Именно внезапность нападения и предопределила исход битвы, — говорил Лихуд. — Обязан отметить, благословенный василевс, что это стало возможным лишь благодаря тайным донесениям твоего резидента Халцедония, кои были поистине бесценны.

— О да, — согласился император, — я, помню, читал их как увлекательный любовный роман. — Он ласково улыбнулся сидящей рядом красавице-черкешенке, аланской принцессе, последней своей фаворитке, и незаметно коснулся рукою ее смуглой ручки в перстнях. — Кстати, ты давно не докладывал мне о его миссии в Польшу. Там ведь тоже творится история, достойная романа! Мы жаждем продолжения.

— Увы, благословенный, — отвечал скорбно Лихуд, — потомки, несомненно, напишут об этом — но сам Халцедоний уже не напишет ничего.

— Он мертв? И ты молчал? — нахмурил брови василевс.

— Мы проверяли эти сведения. К несчастью, они подтвердились. Халцедоний пал, как воин, при исполнении своего долга недалеко от Гнезно в стычке с войском польского короля, усиленным отрядом варяжских наемников.

Император поднял руку, и, повинуясь его едва заметному жесту, смолкли трубачи, остановилось шествие и затих Ипподром.

— Печально, — молвил Константин в тишине. — У нашего тайного посланника и резидента была семья?

— Возможно, — ответил Лихуд, — и во многих странах — но в пределах Ромейской империи церковь никогда не освящала его брака.

Аланская принцесса, огорченная остановкой шествия, скучала, слушая не интересный ей разговор. Император вновь ласково тронул ее руку и произнес весело:

— Тем лучше для твоего ведомства, Лихуд: оно сэкономит на пенсии!

По мановению императорского жеста парад ожил, тагмы продолжили движение, и снова затрубили трубы.

— Осмелюсь доложить, благочестивый василевс, — сказал Лихуд, дождавшись паузы в трубных гласах, — что хоть план Халцедония и остался незавершенным, намеченное им благословило само небо. От нашего агента в Германии нам стало известно: посольство франков лишилось всех даров русского архонта и в настоящее время вместе с княжной затерялось где-то в саксонских землях.

— И франкский король не дождется желаемого? — спросил император.

— Я уверен. — Логофет твердо кивнул. — Ведь простой камень дорог лишь в драгоценной оправе.

Император помолчал, оттеняя значительность услышанного.

— Мы непременно поручим Михаилу Пселлу написать панегирик этому герою, — промолвил он. — А на деньги, предназначенные для пенсии, — пусть воздвигнут мраморный бюст Халцедония. И установят в Пантеоне славных, — простер император руку, — здесь, на Ипподроме!

Холодное осеннее утро путники встретили в копне сена.

Шалиньяк, Бенедиктус и Злат спали, тесно прижавшись друг к другу и согревая теплом своих тел Анну. Роже первым открыл глаза, словно кто-то толкнул его во сне. Беспокойно огляделся — и вскочил:

— О Боже!..

Все проснулись. Роже, лишившийся дара речи, указывай трясущимся пальцем туда, где еще вечером стояла телега с последним оставшимся скарбом. Телеги не было. Видны были четыре вмятины от ее колес, от них шла колея и скрывалась в траве. Как гончий пес, Роже побежал по следу, и остановился, потеряв его.

Шалиньяк огляделся. Не было и воинов. Один механический человек, порядком распотрошенный, валялся на земле.

— Жак!.. — наливаясь багровым цветом, прорычал он. — Низкие, подлые собаки! Жалкие рабы!..