На улице было жарко, но у меня по спине пробежал холодок озноба — на Кембридж-стрит я заметил темно-розовый «линкольн», занимавший сразу два парковочных места. Этот же «линкольн» я видел в субботу на подъездной дорожке возле дома Стиви Замбуки.

— Стиви поболтать захотелось, — сказал я. — Как мило.

— Что-то у нашего шутника голосок дрожит, — сказал мужик справа.

— Может, ему уже шутить расхотелось? — предположил другой и неожиданно быстрым для человека его комплекции движением руки скользнул ко мне под рубашку и вытащил мой пистолет.

— Не беспокойся, — сказал он мне. — Я за ним присмотрю.

При нашем приближении задняя дверца «линкольна» распахнулась. Из нее вышел тощий молодой парень, жестом пригласивший меня в автомобиль.

Я мог бы заартачиться, но зачем? Два качка у меня по бокам просто двинули бы мне по ребрам и все равно запихнули в машину. Тот факт, что на улице было полно народу, вряд ли бы их смутил.

Я решил, что буду вести себя с достоинством.

Забрался в машину. Качки захлопнули за мной двери. На соседнем сиденье сидел Стиви Замбука.

Передние сиденья пустовали. Судя по всему, водителем был один из качков.

Стиви Замбука сказал:

— Когда-нибудь этот старик помрет. Ему сейчас сколько? Восемьдесят четыре, да?

Я кивнул.

— Когда он помрет, я слетаю на похороны, отдам ему последние почести, а потом вернусь и переломаю тебе все кости, Кензи. Будь готов к этому дню, потому что он обязательно настанет.

— Хорошо.

— Хорошо? — Он улыбнулся. — Думаешь, ты такой крутой, да?

Я промолчал.

— Да ты никто. Но пока пусть будет по-твоему. — Он швырнул мне на колени коричневый бумажный пакет. — Здесь восемь штук. Он заплатил мне десять. Чтобы я тебя пугнул.

— Значит, ты с ним и раньше дела вел?

— Нет. Это была одноразовая работа. Десять штук за то, чтобы ты к нему не лез. До прошлой пятницы я его и в глаза не видал. Он вышел на одного из моих людей и сделал предложение.

— Это он тебя надоумил приплести сюда Буббу?

Стиви потер подбородок.

— Вообще-то да. Он много о тебе знает, Кензи. Очень много. И ты ему не нравишься. Совсем не нравишься, мать твою. Совсем.

— А тебе о нем что известно? Где живет, где работает. Что-нибудь в этом роде?

Стиви покачал головой:

— Ничего. За него поручился мой знакомый из Канзас-Сити. Сказал, с ним можно иметь дело.

— Из Канзас-Сити?

Стиви посмотрел мне в глаза:

— Да, из Канзас-Сити. А в чем проблема?

Я пожал плечами:

— Странно как-то.

— Да мне в общем-то по фигу. Увидишь его, отдай ему эти восемь штук и скажи, что две я оставил себе. В уплату за нервотрепку.

— С чего ты взял, что я с ним увижусь?

— У него на тебя зуб, Кензи. Большой и острый. Он то и дело повторял, что ты суешься куда не надо. Винсент Патрисо может приказать мне, но не может приказать ему. А он хочет твоей смерти.

— Нет. Он хочет, чтобы я сам захотел умереть.

Стиви хмыкнул:

— Может, ты и прав. Он, конечно, парень умный. И говорит как по писаному. Но при всех его мозгах есть в нем гниль какая-то. Лично я думаю, что у него в башке черти хороводы водят. — Он засмеялся и хлопнул меня по колену: — И ты его разозлил. Красота, а? — Он нажал кнопку на панели и разблокировал двери. — До скорого, Кензи.

— Увидимся, Стиви.

Я открыл дверь и прищурился от солнца.

— Обязательно увидимся, — произнес Стиви мне в спину. — После похорон старика. Не сомневайся.

Один из качков протянул мне мой пистолет:

— Держи, шутник. Да смотри, ногу себе не прострели.

Я шел через площадь, направляясь к оставленной на парковке машине, когда у меня зазвонил мобильник.

Я понял, кто это, еще до того, как ответил на вызов:

— Алло!

— Патрик, дружище, как дела?

— Неплохо, Уэс. А у тебя?

— Нормально. Слушай, Патрик…

— Да, Уэс?

— Когда дойдешь до парковки, будь любезен, поднимись на крышу.

— Ты будешь меня там ждать?

— И захвати конверт, который тебе дал дон Макаронник.

— Разумеется.

— И не звони в полицию, не трать понапрасну время. У них на меня ничего нет.

Он бросил трубку.

Я дошел до здания парковки, укрылся в его тени, уверенный, что меня не видно ни с крыши, ни изнутри, и только тогда набрал номер Энджи.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы добраться до площади Хэймаркет?

— Ты что, забыл, как я вожу?

— Значит, минут пять, — сказал я. — Я буду на крыше парковки, в начале Нью-Садбери-стрит. Знаешь, где это?

— Ага.

Я огляделся.

— Эндж, мне нужна его фотография.

— А он будет на крыше? И как, по-твоему, я его щелкну? Все соседние здания ниже.

Я уже приметил подходящее строение:

— Тут есть магазин. Торгует антиквариатом. В самом конце Френд-стрит. Влезь на крышу.

— Как?

— Не знаю. Но больше неоткуда. Ты же не полезешь на эстакаду.

— Ладно, ладно. Выезжаю.

Она положила трубку, а я поднялся по лестнице на восемь этажей наверх. В холодном и сыром лестничном колодце воняло мочой.

Он стоял, перегнувшись через ограждение, и изучал взглядом площадь перед мэрией, Фэнл-холл и выделявшиеся на общем фоне своей высотой здания делового квартала на пересечении Конгресс-стрит со Стейт-стрит. На секунду меня охватило искушение подскочить к нему, перекинуть его ноги через ограждение и слушать, какие звуки он станет издавать, летя вниз, пока, несколько раз перекувыркнувшись в воздухе, не шмякнется об асфальт. Если мне повезет, его смерть сочтут самоубийством. А его душа — если допустить, что у него есть душа, — будет давиться собственной желчью на всем долгом пути в ад, оценив горькую иронию судьбы.

Я был от него в добрых пятнадцати ярдах, когда он обернулся. Улыбнулся:

— Соблазнительно, не правда ли?

— Что именно?

— Скинуть меня с крыши.

— Есть немного.

— Но полиция быстро определит, что последний звонок, который я сделал со своего мобильника, был на твой номер, установит источник сигнала и узнает, что за шесть-семь минут до моей смерти ты находился в этом же квартале.