Так ехал он верхом на коне, живой мертвец, заложник чести, гонимый безграничной любовью к женщине, чувством долга и преданностью своей Отчизне.

Официантка бросила на стол меню в затертом кожаном переплете и, не останавливаясь, проследовала к столу, где «гудела» большая компания.

– Сучка, – беззлобно прокомментировала Ирина и раскрыла меню.

А немного погодя захлопнула его и сказала:

– Жрать нечего. Один фритюр. Подождите… – она попыталась остановить официантку, но та прошла мимо.

– Стоять!

Девушка в белой блузке застыла. Было видно, как побагровела ее шея и напряглась упитанная, в жировых складочках спинка. Однако, обернувшись, она запричитала:

– Ирина Ивановна… это вы! Да как же я вас не узнала, я ж навеки ваша поклонница, миленькая вы моя!

В одно мгновение она принесли вино и мороженое. Водрузив на стол вазу с фруктами, не без удовольствия сообщила:

– Подарок от заведения. Кушайте на здоровье!

Оставшись наедине с Ириной, Дайнека спросила:

– Когда он придет?

Та показала глазами.

– Он уже здесь, у барной стойки, но пока нас не видит. Второй справа в белом пуловере. Видишь?

– Нет, там слишком темно. Расскажи мне о нем.

Ирина задумчиво улыбнулась.

– Умница, талантливый инженер. Щедрый, внимательный и очень несчастный. История, в общем, банальная: ранний брак.

– Понятно. Душа созрела для любви позже, чем рядом появились жена и теща, – догадалась Дайнека

– Жена не любит и не понимает его. Он увлеченный, много работает, а она – типичная обывательница. К тому же не может иметь детей. Брак держится только на его чувстве долга.

– Хочет, но не может, – беспричинно развеселилась Дайнека. – Я имею в виду – уйти из семьи.

– Ты можешь иронизировать, но мы скоро поженимся, и я хочу иметь много детей, – Ирина и не думала обижаться, она была счастлива. – Он решился на развод и объявил об этом жене.

Она приподнялась со стула и призывно помахала рукой:

– Мы здесь!

– Здравствуй, Иринушка! – мужчина подошел и склонился, чтобы поцеловать ее. – Здравствуйте, очень прия… – он вдруг осекся.

Дайнека узнала его плешь раньше, чем разглядела лицо.

– Это Дайнека, я не говорила тебе о ней… – в голосе Ирины слышались вибрации счастья, однако, уловив напряженность, она спросила: – Что-то не так?

– Прости, нам нужно поговорить, – мужчина схватил Дайнеку за руку и потащил к выходу.

Ирина проводила их удивленным взглядом.

Дайнека пришла в себя, только когда ее прислонили спиной к холодной стене вестибюля.

– Значит, это ты – тот несчастный, у которого жена-мещанка и нет детей? Что-то я не слышала, чтобы у вас с Маринушкой намечался развод, – ядовито спросила она Владимира Козырева.

– Тихо… – он пристально смотрел ей в глаза. – Тихо. Никакого развода, Маринушка ни о чем не должна знать. Я люблю ее и только ее. Все, что касается семьи, для меня свято.

– А как же Иринушка?

– Это другое, – он запнулся. – Ее я тоже люблю.

– Любишь одновременно двух? Да ты сексуальный маньяк! – Дайнека все поняла. – Лечиться тебе надо. А ну-ка, пусти!

– Подожди. Пообещай, что ничего не расскажешь…

– Да пошел ты! – она вывернулась из его рук, схватила куртку и вышла из ресторана.

Наверное, надо было попрощаться с Ириной, но Дайнека даже не представляла, как это сделать. Теперь следовало думать, о чем с ней говорить, а главное – о чем промолчать.

Бредя по вечернему городу, Дайнека вдруг поняла, что Красноярск сделался ей чужим. Город не простил десяти лет отступничества. Неспешная прогулка вернула ее к самой главной задаче – вспомнить, что именно она видела той жуткой ночью.

Отсчет времени пошел в семь часов вечера, когда Казачков дал охранникам пива. В семь пятьдесят они уснули. С этого момента Дайнека больше не слышала кашля из-за стены. В восемь сумка с деньгами была отдана неизвестному через открытое окно стоящего поезда.

В начале десятого в сопровождении Казачкова они с Ириной отправились в шестое купе к Шепетову. В одиннадцать она вернулась к себе, а в одиннадцать двадцать вместе с Шепетовым уже стояла в коридоре, и он отправил спать Валентина. Потом появились Жуков с Мединцевым и Кринберг со своей диареей. Затем из купе вышла Роксана. Теперь понятно, почему в ее взгляде была ненависть.

Дайнека вспомнила, как, расставшись с Шепетовым, пыталась заснуть и ненадолго заснула, но вдруг открыла глаза… Почему?

Ей показалось, что ее назвали по имени. Конечно, показалось.

Было пятнадцать минут первого, когда она опять вышла в коридор. В висках застучало, Дайнеку охватило смутное чувство, похожее на испуг.

Как странно, в прошлый раз, вспоминая ту ночь и дойдя до этого места, она испытала такой же страх.

«Стоп!» – похоже, Дайнека начинала приближаться к разгадке.

Итак… Она открыла дверь купе, но вышла не сразу. Почему? Учащенно забилось сердце.

«Вот – опять…»

Дайнека встала посреди улицы, прикрыла глаза и начала вспоминать, что делала и чувствовала в те мгновенья. Вот она берется за ручку, сдвигает в сторону дверь, смотрит перед собой… и пугается. Чего она испугалась? Что увидела? Коридор… окно…

– Окно! – ей удалось вспомнить причину испуга.

Именно в тот момент, когда она сдвинула дверь, ей показалось, что за окном коридора мелькнула какая-то тень. Что это было? Дерево, станционная постройка, столб?

«Нет, не то!»

Казалось, тень скользит по стеклу, как отражение…

«Ну, так это и было отражение! Именно отражение!»

Мелькнувшим отражением в стекле могла быть только дверь, когда ее открывал или закрывал убийца. Это тень застряла в подсознании ощущением жуткой тревоги. Следовательно, он входил, чтобы убить, или, убив, выходил из пятого купе.

Дайнека огляделась. Незаметно для себя она оказалась на темной улице частного сектора. Поблизости не было ни людей, ни машин. Вспомнив о машине сопровождения, девушка пожалела, что не сообщила Ломашкевичу о приезде. Сориентировавшись на местности, она зашагала в сторону центра.

Итак, на чем она остановилась?

Ровно в пятнадцать минут первого убийца входил или выходил из пятого купе. Если он входил, она, естественно, не могла его видеть. А если выходил?

«Тогда я его видела!»

Дайнека вспомнила коренастую мужскую фигуру в светлой рубашке. Она видела его мельком, боковым зрением. Значит, убийца тоже ее заметил. Втянув голову в плечи, она прибавила шагу.