Второй пилот Хейзен радировал диспетчеру, запрашивая разрешение вернуться в аэропорт. Спустя пару минут, летя со скоростью 500 миль в час (около 805 км в час), самолет разбился в Эверглейдсе и разрушился при столкновении с землей.

Расследование установило, что в грузовом отсеке самолета находились установки для получения жидкого кислорода, которые, вероятно, спровоцировали или распространили пожар. Эти установки были декларированы как «пустые» и не имели защитных транспортировочных колпаков, что могло бы предотвратить пожар. По итогам крушения рейса 592 в грузовых отсеках ныне размещаются детекторы возгорания и системы пожаротушения, а в правила перевозки опасных материалов были внесены изменения.

В своем письме ко мне Тереза рассказывала, что плакала, когда смотрела в новостях репортажи о рейсе 1549. Это навеяло сожаления, что у рейса, которым летел ее отец, не было такого же позитивного исхода – благополучной посадки на воду. Как бы ей хотелось, чтобы он и другие сто девять человек в самолете DC-9–32 сумели тогда выбраться на крылья лайнера или на надувные трапы-плоты в водах реки Эверглейдс!

«Я много лет мысленно возвращалась к последним минутам моего отца, – писала Тереза. – Мне казалось, что он был полон страха и сожалел, что больше никогда не увидит свою семью. Мысль о том, что он умирал, пронизанный паникой и печалью, подавляла меня».

Грег Фейт, ведущий следователь Национального совета по безопасности на транспорте США, говорил ей, что ее отец наверняка был сосредоточен на попытках приземлить самолет. Его слова несколько утешили ее. Но в последующие тринадцать лет она так и не смогла до конца принять их, потому что этот человек никогда не находился в кабине самолета в критической ситуации, когда настигала большая беда. Откуда ему было знать, о чем действительно думал пилот в столь ужасный момент?

Вот почему мое интервью в «60 минутах» стало таким значимым для Терезы. Она услышала, как я объяснял, что у меня не было ни одной посторонней мысли после того, как мы лишились двигателей над Нью-Йорком. Мой разум ни разу не отклонился в сторону. Я думал только о том, как нам с Джеффом доставить рейс 1549 в безопасное место. Мои слова стали для нее своего рода откровением.

«Когда я услышала, как вы говорите о предельной сосредоточенности и работе, которую предстояло сделать… это вернуло мне душевный покой, потому что вы – человек, который пережил это, – писала она. – Теперь я знаю, что Грег был прав. Мой отец покинул этот мир не в состоянии глубокой печали. Он просто старался делать свою работу. Мне слов не хватит, чтобы как следует поблагодарить вас, капитан Салленбергер. Для меня услышать вашу историю было истинным спасением».

Письмо Терезы растрогало Лорри до слез. Она никак не могла выбросить его из головы – и решила позвонить ей. Они проговорили целый час – жена пилота и дочь пилота, делясь своими воспоминаниями. «Это было катарсисом для нас обеих», – впоследствии сказала мне Лорри.

Тереза рассказывала о неуместных словах, с которыми обращались к ней благожелатели. «Люди говорили мне, что мой отец погиб, занимаясь любимым делом, – говорила она Лорри. – Эти слова ничуть не помогли мне. Если бы он умер в саду от сердечного приступа, все было бы иначе. Вот тогда бы он умер, занимаясь любимым делом. Но он погиб в 3000-градусном пламени. О какой любви здесь может идти речь?»

На поиски останков жертв рейса 592 ушло два месяца, и Тереза рассказала Лорри, какую боль это причинило родственникам погибших. Самолет распался на мельчайшие фрагменты, которые приходилось выуживать из ила вдали от места падения по течению Эверглейдс. Пока рабочие-поисковики отводили в сторону каждый стебель тростника, рядом с ними стояли снайперы, готовые выстрелить в аллигаторов, прежде чем те набросятся.

Около половины погибших с того рейса так и не удалось опознать. Тереза вспоминала, как разговаривала с женщиной, которой отдали лодыжку ее сына. Фрагмент сумели идентифицировать по татуировке.

Отца Терезы опознали только по пальцу, который доставили родственникам в маленькой коробочке. Поскольку он служил в ВВС, в документах сохранились копии отпечатков его пальцев. «Коронер спросил, что мы намерены с ним сделать, – говорила Тереза. – Мы ответили ему: «Мы хотим, чтобы он вернулся в Эверглейдс, где покоится все остальное».

Консультант-психолог и лесничий парка поехали вместе с семьей на место крушения, чтобы во время панихиды опустить в реку в маленьком конверте останки второго пилота Хейзена. Это был сюрреалистический и трудный момент для семьи, однако он дал им хоть какое-то подобие утешения.

После катастрофы самолета ValuJet в 1996 году происходили всевозможные авиационные происшествия, но, по словам Терезы, рейс 1549 затронул ее так, как ни один другой. Рейсы 1549 и 592 были похожи, сказала она. Оба столкнулись с серьезными проблемами через считаные минуты после взлета. Оба не смогли вернуться на ВПП. Оба завершились в воде.

Терезе представилась возможность прослушать записи бортового самописца, но она отказалась. Отец одной из бортпроводниц дал согласие – и прослушивание закончилось для него кабинетом психотерапевта. Дверь кабины пилотов была открыта, и крики пассажиров были хорошо слышны на записи. «Мне было бы слишком тяжело это слушать», – сказала Тереза.

В 2006 году, в десятую годовщину катастрофы, она все же набралась мужества, чтобы обратиться к следователю Грегу Фейту. «Я смогу с этим справиться, – сказала она ему. – Пожалуйста, ответьте мне: кричал ли мой отец?» Он ответил: «Ни в коем случае. Ваш отец проговаривал вслух чеклист. Он и капитан Кьюбек делали все, что было положено, пока могли».

Тереза рассказала Лорри, что, увидев мое интервью в «60 минутах», она думала про себя: «Как жаль, что это не случилось с моим папой! Как жаль, что он не смог добиться такого же финала, и тогда все были бы спасены, и это он стал бы героем и давал интервью».

Еще она сказала Лорри следующее: «Думаю, я потому так радовалась рейсу 1549, что пережила худший исход. Тем глубже моя радость за его пассажиров и экипаж».

В своем письме Тереза объясняла, что за минувшие годы много размышляла о всяческих «что могло бы быть» с участием ее отца, которому было пятьдесят три года на момент гибели. Он ушел в мир иной за четыре года до рождения Пейтон, дочери Терезы. «Это самое тяжкое в моей утрате, – писала она, – он так и не увидел свою внучку».

К письму Тереза приложила фотографию, на которой она изображена с мужем и дочерью, – «чтобы вы могли видеть людей, к душам которых прикоснулись». Это очень симпатичная семья, на фото они прижимаются друг к другу, все улыбаются. Тереза сказала Лорри, что теперь она чувствует связь между мной и ее отцом: два пилота, которые делали все, что было в их силах, чтобы спасти жизни. Хотя ее отцу было не суждено увидеть свою внучку, Терезу утешала мысль, что мне это предстоит.

И поэтому я был удостоен чести держать в руках фотографию прелестной девятилетней Пейтон, думая о втором пилоте Хейзене и обо всем том, чего он так и не увидел.

Впервые дни после рейса 1549 мне удавалось заснуть лишь на пару часов. Меня преследовали сомнения. В первый же вечер я сказал Лорри: «Надеюсь, все понимают, что ты сделал все, что мог». Эта мысль не выходила у меня из головы.