— Я в аптеке работаю и этих прытких мужчин с повышенной частотой случайных связей хорошо знаю. Сначала они так гордо подходят: «Девушка, пять пачек!» А через какое-то время смотришь, а он ждет, когда народу поменьше, и: «Девушка, а сумамед есть?»

— То есть, как ни странно, а мы вернулись к тому, с чего начали, — к лозунгу «Бойтесь случайных связей». Но я по этому поводу вспомнил, что у связистов есть замечательный тост. Они говорят: «За связь без брака!»

— Сегодня у нас последнее заседание, но мне не хочется превращать его в скучный отчет о проделанной работе. Мы обсудили несколько злободневных тем — иногда поверхностно, иногда с той глубиной погружения в материал, какая возможна в банных условиях. Поскольку переход от коммунизма к капитализму у нас только начался, будущие поколения парящихся нас дополнят. И даже, я думаю, раньше, чем можно предполагать. Потому что на самом деле обсуждение секса сейчас происходит не только в нашей отдельно взятой сауне, но, я не сомневаюсь, почти во всех саунах страны. Правда, там люди, наверно, больше занимаются практикой, чем теорией. Но будем считать, что это у них происходит накопление материала для следующей серии семинаров, на которые нас пригласят в качестве хотя бы гостей. Я же, закругляя наши заседания, хочу рассказать историю, которая вряд ли вызовет дискуссию. Три года назад одна моя юная приятельница, студентка юрфака, подрабатывала в суде секретарем судебного заседания. Работа была непыльная — записывать все, что говорят судья и спорящие стороны. И она справлялась с этим запросто. Но однажды слушалось такое дело, что, по ее словам, хоть стой, хоть падай, — и записывать невмоготу, и не записывать невозможно. Вот это дело — так, как она его рассказывала.

За несколько месяцев до суда некто гражданин Егоркин, преподаватель физкультуры, лет эдак сорока пяти, обратился к врачам по поводу болезни Пейрони. А болезнь Пейрони — это, извините за подробность, когда на мужском детородном органе вырастает такая бляшка типа окостеневшей бородавки. И если дотрагиваться, то очень болезненно, а кроме того, фаллос искривляется, что мешает половым сношениям. И вот, промучившись года полтора, господин Егоркин обратился к докторам. Они его лечили всякими лекарствами и витаминами, но эффект был нулевой. Как потом показывали в суде эксперты, во всем мире нет эффективных методов терапевтического лечения этой болезни. И тогда Егоркин снова пришел в больницу с просьбой: не могу я с этой мозолью на члене исполнять свои мужские желания, вырежьте ее к чертовой бабушке! А врачи говорят: да, мы можем сделать иссечение этого нароста, но давайте сначала проверим, как у вас вообще с потенцией. А у них на этот счет есть всякие методики и тесты — полное или неполное наполнение фаллоса кровью и прочие хитрости. И когда его проверили, то выяснилось, что у него все равно потенция полностью не восстановится. И ему говорят: только иссечение этой бородавки вам не поможет, но у нас на дворе конец двадцатого века, техника на грани фантастики, и есть другие возможности. То есть на Западе уже давно, лет тридцать, а у нас лет восемь делают фаллопротезирование — вставляют в фаллос различные протезы. И нет, мол, в этом ничего аморального и т.п. Правда, западные протезы стоят столько-то, и у нас их все равно нет, а российские дешевле, и у нас они есть. Так что, если хотите, мы вам такой протезик вставим. Он говорит: «Хорошо, я согласен». И ему была сделана операция по удалению бородавки Пейрони и поставлены два протеза с двух сторон его детородного органа. И где-то на седьмой или десятый день после операции, когда все там у Егоркина зажило, он из больницы выписался. Но при этом ему сказали, что еще месяца полтора-два вы не должны жить половой жизнью, заниматься спортом, поднимать тяжести и прочее. Поскольку протезы, мол, должны там окончательно вжиться.

И вот он три недели отсутствовал, а потом приезжает и говорит: что-то у меня там совсем плохо. Предъявляет им прооперированный предмет, и они видят, что действительно, все там припухло, один протез как-то сдвинут и даже кожицу прорвал, торчит наружу. Ему говорят: может, вы нарушили режим? Если хотите, мы можем вынуть этот протез и заменить на новый. Или оставить только один, который уже хорошо вжился. Но Егоркин лезет в бутылку, говорит: «Нет, ну вас к чертовой матери с вашими протезами, на кой, извините, хрен они мне нужны, вытаскивайте оба! И тот и другой!». Ну, хозяин — барин, ему удалили оба протеза. А через некоторое время он, видимо, с кем-то посоветовался и решил, что они с ним нехорошо поступили. И подал на больницу в суд, в его исковом заявлении было сказано так: «В результате врачебных манипуляций я полностью потерял потенцию, в связи с чем понес огромный моральный урон, который выражается в сильнейших физических и нравственных страданиях. Я лишен важной составной части своей жизни и оцениваю причиненный мне вред в 500 миллионов рублей. В соответствии с Законом о защите прав потребителя прошу суд взыскать эти деньги с больницы в мою пользу».

Хорошо. Судья посылает иск ответчику, то есть в больницу, и назначает судебное заседание. А Егоркин мужик ушлый, он взял себе адвокатом одну молодую и хваткую даму, которая в нашем суде постоянно паслась и все дела по защите прав потребителя регулярно выигрывала. Но не потому, что она такая умная, а потому, что наш Закон о защите прав потребителя так составлен, что потребитель всегда прав. И вот она является в суд эдакой королевой, с бюстом, как гусеницы у танка, и уверенная, что сейчас она эту больницу за милую душу употребит без всяких протезов. Хотя нужно сказать, что женщине браться за такое дело, наверно, не следовало — это все-таки разборки по поводу мужских предметов туалета. Но она была девушкой без комплексов и даже настояла, чтобы дело слушалось не только судьей, но и народными заседателями. Потому что народные заседатели у нас всегда женщины, а женщины всегда на стороне потребителя, это ясно.

Таким образом, получалось, что ее дело беспроигрышное — на ее стороне и закон, и народные заседатели. К тому же адвокат у больницы оказался человек простой и откровенный — он приходил в суд в линялой ковбойке, полотняных джинсах и стоптанных сандалиях на босу ногу, а когда судья попросила его выражаться юридическими терминами, он сказал: да ладно вам. я же опером работал, а теперь вышел на пенсию и юрисконсультом устроился. Удовлетворите вы иск или нет, меня это не колышет — если мы это дело проиграем, то больница эти деньги слупит с врача, который делал ему операцию. Так и сказал, в открытую.

А судья была толковая и грамотная, она говорит: у кого есть ходатайства или возражения? И тут встает этот врач, который делал Егоркину операцию — такой, знаете, лысый и типичный доктор в очках, — и говорит: у меня есть ходатайство, прошу привлечь меня к суду в качестве третьего лица на стороне ответчика. Адвокатша истца подскакивает: мы возражаем! Мы, говорит, судим больницу, а не врача. И со своей стороны она, конечно, была права: заседатели, а тем более женщины, могут пожалеть доктора, откуда у него 500 миллионов? А больница у нас государственная, с государства можно и больше слупить.

Но доктор стоит на своем: хочу, чтоб меня привлекли, и точка. И тоже прав по-своему. Поскольку, определи суд, что он неправильно сделал операцию, больница действительно может с него эти деньги вычесть — через суд или прямо из зарплаты. А если он вступает в процесс, то у него есть право взять себе адвоката, подавать ходатайства, требовать экспертизу и прочее. То есть защищаться профессионально. И судья не может ему отказать, она говорит: ходатайство удовлетворено, у вас есть адвокат? Он говорит: есть, прошу вас!