– Не понимаю, почему он не взял пластинку с собой?

– Унести с места преступления неопровержимую улику? Плохая стратегия, Маркхэм. Если бы он сам предоставил потом пластинку, Спотсвуд мог бы просто отрицать, что знает что-либо о ней, и обвинить шантажиста в выдумке. О, нет. В плане Скила было оставить пластинку на месте и запросить сразу же со Спотсвуда огромную сумму. Я думаю, что он так и сделал. Спотсвуд, несомненно, дал ему кое-что вперед, а остальное пообещал после, надеясь за это время раздобыть пластинку. Когда он отказался платить, Скил позвонил вам и угрожал все рассказать, чтобы пришпорить Спотсвуда… Ну что ж, его звонок подействовал, но не так, как он надеялся. Вероятно, Спотсвуд назначил ему свидание ночью в прошлую субботу, обещая отдать деньги, а вместо этого задушил парня… Совершенно в соответствии с его натурой, знаете ли. Решительный парень этот Спотсвуд.

– Все это поразительно.

– Ну, я бы этого не сказал. Спотсвуду предстояло выполнить неприятную задачу, и он подошел к этому холодно, логически, как деловой человек. Он решил, что его маленькая Канарейка должна умереть ради его душевного спокойствия; она, вероятно, сделалась очень надоедливой. Он приговорил к смерти даму – как судья выносит приговор заключенному – а затем начал создавать себе алиби. Будучи склонен к механике, он и алиби себе создал механическое. Избранный им девиз был краток и достаточно ясен – никакой сложности и запутанности. Таков был и его механизм. И все бы удалось, если бы не то, что страховые компании называют благочестиво божьим вмешательством. Никто не может предвидеть случайностей, Маркхэм; они не были бы случайностями, если бы кто-нибудь смог это сделать. Но Спотсвуд, несомненно, принял все возможные для человека меры предосторожности. Ему и в голову не могло придти, что вы пресечете все возможности проникнуть в квартиру, так же, как он не мог предвидеть моих музыкальных вкусов или того, что я буду искать утешения в музыке. Далее, навещая даму, ни один гость не предполагает, что другой прячется в стенном шкафу… В конце концов беднягу погубило то, что удача изменила ему.

– Вы забываете о жестокости убийства, – холодно заметил Маркхэм.

– Не будьте таким моралистом, старина. Все мы убийцы в душе; человек, который никогда не чувствовал в душе страстного желания убить кого-нибудь, лишен эмоций. Вы думаете, что среднего человека от убийства удерживает этика или богобоязненность. Бог мой! Нет! Это недостаток смелости. Боязнь, что замучает совесть. Посмотрите, с каким восторгом люди приговаривают себе подобных к смерти, а потом смакуют это в газетах. Нации по малейшему поводу объявляют друг другу войны, чтобы с безопасностью утолить свою жажду крови. Спотсвуд просто животное со смелыми убеждениями.

– Общество, к несчастью, еще не созрело для такой нигилистической философии, – сказал Маркхэм. – И в данный промежуток времени человеческая жизнь должна охраняться. – Он решительно встал и, подойдя к телефону, вызвал Хэса. – Сержант, – сказал он, – захватите чистый бланк ордера на арест и немедленно приезжайте ко мне в Стюйвезент-клуб. Возьмите с собой человека, нужно будет произвести арест.

– Наконец-то закон нашел улику по сердцу, – заговорил лениво Ванс, натягивая свое пальто и беря шляпу и трость. – Какой гротеск – эта ваша законная процедура, Маркхэм! Научное познание, психологические факты – ничего не значат для вас, ученых Солонов. Но пластинка с записью – ага! Здесь есть что-то убедительное.

Выходя, Маркхэм обратился к полицейскому, стоящему на страже.

– Ни при каких условиях, – сказал он, – не впускайте в квартиру никого, пока я не вернусь, – пусть даже с письменным разрешением.

Сев в такси, он велел шоферу ехать в клуб.

– Так, газетам нужно действие, да? Ну, хорошо, кажется, они его получат… Вы помогли мне выбраться из проклятой дыры, старина…

Говоря это, он смотрел на Ванса. И его взгляд выражал благодарность, неописуемую словами.

Было ровно половина четвертого, когда мы вошли в круглый холл Стюйвезент-клуба. Маркхэм сразу послал за управляющим и несколько минут разговаривал с ним о чем-то. Затем управляющий поспешно ушел и вернулся минут через десять.

– Мистер Спотсвуд у себя в комнате, – сказал он, возвратившись, – я посылал наверх конторщика проверить свет. Он говорит, что джентльмен один, пишет за столом.

– А номер комнаты?

– 341. – Управляющий казался встревоженным. – Ничего не случилось, мистер Маркхэм? Шум…

– Шума не будет, – сухо прервал его Маркхэм. – Во всяком случае, это происшествие важнее всего вашего клуба.

– Какая нелепая точка зрения! – воскликнул Ванс, когда управляющий ушел. – Арест Спотсвуда – это такая ничтожность. Этот человек ведь не преступник, у него нет ничего общего с преступниками Ломброзо. Его можно назвать человеком, поступающим согласно определенной философии.

Маркхэм что-то проворчал в ответ. Он начал возбужденно ходить взад и вперед, устремив выжидательный взгляд на главный вход. Ванс нашел удобное кресло и расположился в нем с безмятежным спокойствием.

Через десять минут прибыли Хэс и Сниткин. Маркхэм сразу отвел их в нишу и кратко объяснил, в чем дело.

– Спотсвуд сейчас наверху, – сказал он. – Я хочу, чтобы арест был произведен как можно спокойнее.

– Спотсвуд? – повторил в изумлении Хэс. – Я не понимаю…

– Вам и не нужно пока понимать, – отрезал Маркхэм. – Всю ответственность за арест я беру на себя. Вас это устроит?

Хэс пожал плечами.

– Я в порядке… к вашим услугам, сэр. – Он недоумевающе покачал головой. – Но как же с Джессапом?

– Пусть посидит под замком. Это свидетель.

Мы поднялись на лифте на третий этаж. Комнаты Спотсвуда находились в конце холла. Маркхэм с мрачным лицом возглавлял шествие и указывал дорогу.

В ответ на его стук Спотсвуд открыл дверь и, любезно поздоровавшись, отступил, чтобы дать нам войти.

– Какие-нибудь новости? – спросил он, пододвигая стулья.

В этот момент он увидел при ярком свете лицо Маркхэма и сразу почувствовал, какова цель визита. Хотя выражение его лица не изменилось, я увидел, как он напрягся. Взгляд его холодных глаз медленно перемещался с лица Маркхэма к Хэсу и Сниткину. Затем Спотсвуд посмотрел на нас с Вансом, державшихся чуть позади других, и надменно кивнул. Никто ничего не произнес, и все же чувствовалось, что разыгрывается настоящая трагедия, и что актеры понимают все без слов.

Маркхэм остался стоять на месте, якобы не желая продолжать дела. Я знал, что самой неприятной частью служебного долга для него было производить аресты преступников. Он был светским человеком, с терпимостью светского человека к злу. Хэс и Сниткин выступили вперед и со спокойной настороженностью ждали приказаний прокурора.