На горизонте, сначала совсем низкие, но с каждым днём всё выше и выше, вставали окутанные дымкой вершины Полуночных гор — огромная гряда, полукольцом поднимаясь к небесам, охватывала Гардейл с полуденной, восходной и полуночной сторон, а Море Холодных Ветров, суровое и студёное, чьи чёрные, будто ночь, воды нередко бороздили кристально-синие громады айсбергов, омывало изрезанный каменистыми бухтами высокий закатный берег. У самых подошв горных отрогов, серые от пыли и осыпавшихся со склонов камней, появлялись многочисленные, едва приметные тропы, убегали вглубь меж вознёсшимися скальными массивами.

Для меня все ущелья с виду казались одинаковыми, точно близнецы, но Влад каким-то образом различал их. Приблизившись к горам, он молча дёрнул поводья, уверенно направляя свою кобылу на закат, и, лишь миновав несколько таких расселин, свернул, наконец, в узкий проход меж отвесными склонами.

— Есть тропы, на которых номады даже и спрашивать не станут, кто ты и откуда, — пояснил он в ответ на мой недоумённый взгляд. — Вернее, так будет на большинстве из них. Если не хочешь, чтоб тебя издалека утыкали стрелами, нужно идти по правильной. Конечно же, их знают только свои.

— Почему номады отгородились от мира? — удивилась я.

— Ты поймёшь, — загадочно улыбнулся он. — Когда доберёмся.

Мне оставалось лишь вздохнуть и в очередной раз смириться с тем, что немедленного ответа не будет — Влад тщательно оберегал доверенные ему тайны. А вот мои выпытывал с жадной непосредственностью, впитывая сказанное точно морская губка — воду.

— Всегда считал, что онарэ — просто сказка, — удивлялся он, покачиваясь в седле, пока кони осторожно ступали по каменистой тропке. — Думал, Степные Вольницы до самого Разделительного моря тянутся, и нет за ними более никого.

— Потому и существуем до сих пор, что все так мыслят, — смеялась я. — А вольники, они ж давно с онарэ заодно, от чужих взглядов прикрывают, защищать готовы как самих себя; бойцы ихние наших девчонок сражаться учат наравне со своими.

Заночевать пришлось прямо на тропе; склоны, будто великаны, сжавшиеся боками, чтоб согревать друг друга, к ночи сошлись до того плотно, что, казалось, вот-вот соединятся вершинными гребнями, замыкая ущелье в подобие норы. Воздух, и днём ощутимо более прохладный, чем на равнине, к ночи выхолодел окончательно, так что изо рта при дыхании облачками стал вырываться пар. Костра разводить не стали — куцая растительность, ещё встречавшаяся изредка на склонах, недолго кормила бы ненасытное пламя, — а потому к утру я замёрзла так, что зуб на зуб не попадал, и, казалось, задеревенели всё сочленения и жилы. Сжавшись в комок в попытках сохранить остатки тепла и завидуя тихо посапывавшему рядом Владу, которому холод был совершенно нипочём, я так и не сомкнула глаз до самого утра. Наградой за бессонную ночь мне стало дивное зрелище: звёзды, высыпавшие на небосклон россыпью разноцветных точек, стали вдруг такими близкими, что, казалось, протяни руку — и прямо на ладонь тебе ляжет бархатный светляк.

Путь продолжили, едва только рассвело, и в утренней дымке во всей красе явило себя ещё одно чудо — лучи едва выглянувшего из-за склонов ущелья солнца упали на серый камень, и в мгновение ока он расцветился всеми оттенками оранжевого, жёлтого и розового; цветные пятна переливались и перемещались в разреженном горном воздухе, вместе с укрывшимися во впадинах и трещинах глубокими тенями создавая невиданной красоты картины. Я в восхищении крутила головой, рискуя вывалиться из седла от резкого движения — никогда ещё не доводилось мне видеть такое великолепие, созданное не магией, не рукой человека — но просто солнечным светом.

Длилась эта фантасмагория недолго, солнце поднялось над склонами, и игра красок исчезла, растворилась, скрылась во впадинах, точно пугливый зверёк, оставив после себя лишь сожаление об исчезнувшей красоте да смутную печаль. Зато, наконец-то, потеплело. Опустив голову, покачиваясь от мерной поступи Буяна, я погрузилась в полудрёму, навёрстывая недостаток ночного сна… и была вырвана из неё резкой остановкой. Конь недовольно заржал, попытался было попятиться назад и снова был остановлен твёрдой рукой, схватившей поводья. Сквозь не до конца улетучившиеся остатки сна я силилась понять, что происходит, на всякий случай положив ладони на кольца Поющих.

— Замри, — одними губами прошептал Влад, удерживая Буяна под уздцы. — Не сходи с места. Одно движение — и мы превратимся в утыканные стрелами трупы.

— Номады? — тотчас сообразила я.

Влад едва заметно кивнул, цепким взглядом обводя гребни вздымавшихся по сторонам каменных стен.

— Нужно ждать, пока они не покажут себя.

Время тянулось, солнце лениво скользило по небосводу всё выше и выше.

— А сколько ждать-то? — не выдержала я — от невозможности переменить позу уже ощутимо поднывала пятая точка.

— Номады охотники, — тоном, каким, бывает, говорят с детьми, ответил Влад. — В засидке они долго могут находиться совсем без движения, поджидая добычу.

— То есть ты не знаешь, — со вздохом констатировала я.

Но ждать, похоже, надоело не только мне. На правом гребне, там, где яркий круг солнца слепил любого, кто поднимет голову, из-за камней появилась человеческая фигурка, встала во весь рост, уперев руки в бока.

— Hashi te cano? — раздался голос, и эхо разнесло его по ущелью, многократно усилив и умножив.

— Yashi me uno, — на том же непонятном языке без промедления отозвался Влад, повернув голову в сторону говорящего.

— Cota no mine toto ca?

— Cota Constantin no mine, — последовал незамедлительный ответ.

Я вздрогнула, заслышав это имя. И снова раздался вопрос:

— Ata no mine toto ca?

— Ata Matina no mine, — на этот раз ответ прозвучал с почти незаметной заминкой.

— Matina e Constantin? Ce te draco? — с некоторым сомнением отозвались сверху.

— Et, — коротко бросил Влад, и в голосе его прорезались властные нотки. — Mine no Vladius, ces ot draco te ces ot nomado. Te noto mine, Taitos.

Наступила тишина. И вдруг зашуршали, зашелестели камни вверху, и по обе стороны ущелья одна за другой стали подниматься фигуры людей. Десять, двадцать, тридцать; на четвёртом десятке я бросила бессмысленный подсчёт.

— Нас пропускают, идём, — отрывисто скомандовал Влад, и, бросив на него один только взгляд, я остолбенела, поражаясь в один миг произошедшей в нём перемене.

Куда делся весельчак-плотник, закадычный знакомец Швеля; куда пропал безжалостный убийца, что спасал меня от имперцев и Живого Леса? Влад держался в седле, будто особа королевской крови: спина выпрямлена, подбородок гордо вздёрнут вверх. Не глядя на номадов, он толкнул пятками бока своей кобылы, посылая её вперёд. Буян, не дождавшись команды, сам зашагал следом. А я сочла за лучшее приберечь вопросы на потом.

Номады провожали нас пристальными взглядами. Мне всё время казалось, что в спину нам уставились острые наконечники стрел, наложенных на изогнутые луки, и вот-вот стрелки отпустят дрожащие от напряжения тетивы, и рой остроносых древков взовьётся в воздух, затмевая небо. Но, разумеется, никто не стал стрелять нам вслед. Кочевники признали Влада имеющим право вступить на земли Гардейла — и провести с собой меня.