— Кинжал так кинжал, — процедил Ингмар и откинул свой меч в сторону. Граф тоже достал из-за пояса клинок, и Кларисса увидела, что в его руках блеснул знакомая сарацинская сталь.

Донат взмахнул клинком перед лицом викинга, и тот не успел увернуться. Казалось, даже воздух зашипел от молниеносного движения, и когда Ингмар отпрянул, все увидели на его левой щеке кровавую царапину. Граф взревел и с силой ударил кованым сапогом прямо в пах врагу. От страшной боли франк скорчился, и его круглый шлем покатился в сторону. Но викинг схватил барона за волосы, поднял его голову кверху и с силой полоснул по горлу. Донат захрипел и повалился под ноги к нормандцу, заливая все вокруг кровью. Ингмар поставил на поверженного врага ногу и поднял к небу окровавленный кривой кинжал. Все присутствующие на судебном поединке зрители, кроме друзей убитого барона, вскочили и громкими криками приветствовали победителя. Но больше всех радовалась Кларисса. И трудно было сказать, чему больше — то ли тому, что убийца ее родителей получил справедливую кару, то ли тому, что ее Ингмар остался цел, и почти не ранен. Она бросилась на ристалище и повисла на шее у мужа, целуя покрытое бисеринками пота и испачканное кровью мужественное лицо.

— О, чертов кабан! Порезал все-таки мне лицо — переживал Ингмар, возвращая поцелуи жене. — Ты будешь меньше меня любить, дорогая, если останется шрам.

— Мне было бы намного спокойней, любимый! Не пришлось бы тебя ревновать ко всем красивым женщинам, если бы остался рубец. Но ты не переживай, порез неглубокий и заживет без ущерба для твоей внешности!

Небо вдруг посерело, и из налетевшей тучи вместе с мелким дождем посыпал колкий снег. В начале августа это было явно рановато, даже для северной Норвегии. Невольно все тянулись к очагу в такую погоду. А этим летом она не баловала теплом. До самого конца мая продолжались заморозки, июнь и июль выдались холодными и дождливыми. То и дело налетал резкий ветер из недалекой Арктики.

— Даже рожь в этом году никак не созреет, — задумчиво проговорил ярл Дагфин, глядя на пылающие угли.

Его жена Гудрун, пожилая высокая женщина с выцветшим от северных ветров лицом, что-то объясняла рабыне, помешивающей длинным черпаком похлебку в большом черном котле, висящем на цепи над огнем. Вокруг сидела стайка ребятишек и жадно принюхивалась к заполнявшим все вокруг ароматам.

— Так пойдет дело — нечем будет детей кормить к весне, — наконец отозвалась старшая хозяйка. Дети тоже заворожено смотрели на красные угли, и, казалось, совсем не думали о голодной весне. Один из них, чье лицо было сплошь покрыто веснушками, успел ткнуть в бок белокурую девчонку, за что немедленно получил от нее звонкую затрещину. В длинном темном помещении пылало несколько очагов. Серый свет, льющийся из небольших проемов в потолке, служащих для выхода дыма окрашивал середину длинного дома в таинственные потусторонние тона. Углы, где располагались полати, оставались в темноте. Оттуда раздавался храп — это спали старые люди. Они то дремлют, то спят днем, а ночью жалуются на бессонницу. Остальные члены большой семьи разбрелись по работам. Считалось неприличным сидеть у огня в дневное время.

— Если заладят дожди, и рожь ляжет, как ее убрать? — продолжил неприятный разговор Дагфин. Пожилой мужчина был явно обеспокоен судьбой своей большой семьи. Его старший сын, Агот, хотя и тянул хозяйство, но до конца отец все же не отошел от дел. Была еще сила в руках, да и привык за длинную жизнь за все отвечать самому. Конечно, ярл Дагфин не трудился физически сам, но в любой момент мог показать пахарю, как правильно управляться с плугом, а кузнецу — на его ошибки при изготовлении меча.

Большое хозяйство требовало постоянного управления и контроля. Многочисленные рабы вообще все делали из рук вон плохо, чуть что — пытались отсидеться в сторонке. Родственники тоже трудились по-разному. Один руки рвал так, что у него трещал позвоночник, а другой норовил только сделать вид, что напрягается. Дагфин видел все. Видел, что и Агот не сильно напрягается. Слишком любит радости жизни — поесть вкусно, поспать вволю… А тут еще и второй год неурожай. Если в этом году поляжет рожь — придется принимать срочные меры, где-то покупать пшеницу и рожь, чтобы семья не умерла с голоду.

Внезапно тяжелая дверь распахнулась настежь, да так, что ворвавшийся ветер чуть не затушил огонь.

— Дедушка! Тебя зовут! Корабли! Корабли идут! — закричал, вбежав в дом, белобрысый мальчишка, второй сын Агота — и вся ватага детишек, ожидающих похлебку, сорвалась со своих теплых мест и выбежала из дома.

— Удивительно, кто это мог к нам пожаловать, — пробормотал Дагфин и тоже вышел на улицу.

С пологого склона, где стоял дом, весь фьорд был как на ладони. Отсюда было хорошо видно, что к причалу подходят сразу три корабля: драккар и два тяжело груженых кнорра. Моряки стали поспешно скидывать цветные паруса, беспокоясь, как бы порыв ветра не заставил корабли навалить на причал. Зашелестели длинные весла и изогнулись, вонзившись в серые воды. По тому, как ловко обошли мореходы два опасных камня неподалеку от причала, ярл безошибочно определил, что это свои. Вот только все свои были все дома. Кто это мог нанести неожиданный визит?

Люди тем временем начали сбегаться к пристани. Не каждый день приходят корабли в Олесунфьорд. Такое событие считалось праздником. Пошел к морю важной походкой и ярл Дагфин.

Тем временем драккар и кнорры пришвартовались. На причале воцарилось радостное оживление. Слышался смех, громкие возгласы. Раздвинув людей, ярл вышел на середину пристани и чуть было не остолбенел от изумления. Прямо на него, радостно улыбаясь, смотрел Ингмар. Младший сын возмужал, заматерел, стал еще шире в плечах. Он поглядывал то на отца, то на молодую красивую женщину, которая стояла рядом с Ингмаром. Ярл сразу догадался, что это жена младшего сына — французская графиня. За темно-синее платье Клариссы держался розовыми ручонками маленький светлоголовый мальчик, примерно двух лет. Несмотря на свой совсем еще юный возраст, мальчуган самостоятельно стоял на нетвердых ножках и осторожно вглядывался в окружающих голубыми, как у деда, глазками. Мать попыталась взять сына на руки, но последовали бурные протесты, и мальчишка перешел на сторону отца.

— Здравствуй, отец, — наконец произнес Ингмар.

Но вместо приветствия Дагфин неожиданно присел и, вытянув из кармана небольшой деревянный кинжал, протянул его внуку. Мальчик отцепился, наконец, от замшевого сапога отца и шагнул навстречу игрушке. Через минуту он уже сидел на руках деда, полностью поглощенный новым приобретением. Затем пожилой мужчина шагнул к своей невестке и, склонившись, звонко чмокнул ее в душистую щечку.

— Здравствуй, милая! Как хорошо, что Ингмар привез тебя вместе с внуком познакомиться с нами! — негромко проговорил он на норвежском. Но Кларисса уже неплохо знала язык своего мужа. Старый ярл притянул к себе Ингмара свободной рукой. По щекам Дагфина потекли скупые слезы, хотя, возможно, это были и капли усилившегося вдруг дождя.

— Отец, покажи, куда выгружать пшеницу, — сказал Ингмар, наконец, освободившись из стальных объятий своего родителя. Граф поглядывал на небо, которое все сильнее затягивалось сизыми тучами. Мелкий дождь обещал усилиться.