Несмотря на то что прошло столько лет, она внутренне приготовилась встретить этот вопрос, но из его уст донеслись совершенно другие слова:

— Мне сказала одна из придворных дам, — начал он безучастным голосом, — что вы помогли дофине во время тяжелых родов.

Он отвел глаза.

— Без меня она бы точно умерла, — заявила София гордо. — И ребенок тоже.

— Ах, — воскликнул брат Герин, однако без особого уважения. — Значит, король и наследник обязаны вам. Я и не знал, что вы так хорошо умеете лечить.

— Да, это точно, — ответила она пылко, и ее равнодушный голос стал резким. — Вы ведь знаете, какими талантами я обладаю: я запоминаю каждое написанное слово, сюда же относятся и методы лечения и рецепты лекарств. После того как я спасла двух сыновей сестры моего покойного мужа, земля ему пухом, иногда в мою дверь стучатся люди, которым необходима помощь.

Она говорила и говорила, пытаясь заставить его гордиться ею, но он слушал ее с прежним равнодушием, и в конце она уже не чувствовала ничего, кроме досады. Она ведь не преувеличивала: в последние годы ей действительно удалось спасти много жизней, а дважды ее вызывали для того, чтобы вырезать из чрева матерей, умерших во время родов, их дитя. Поскольку ребенок был некрещеным, это было единственным способом захоронить женщину на кладбище для крещеных.

Но это все было долгом, помогающим справиться с грузом собственных грехов, но ни в.коей мере не приносило удовлетворения.

— Значит, они правильно сделали, что позвали вас к дофине, — сказал он. — После того как умер личный врач короля, не нашлось никого, кто мог бы его заменить.

— Да, — сказала София, и ей больше ничего не пришло в голову, — да, это так.

Она снова ждала с его стороны вопроса о том, как ей живется после смерти Бертрана, чем занимается Теодор де Гуслин, его единственный сын. Но молчание затянулось, и она поняла, что он ни о чем не станет ее спрашивать. Его это не интересовало, и у него не было намерения побыть с ней подольше. Судя по всему, она была ему совершенно безразлична.

Обиженная, она выпрямила спину и начала взволнованно говорить, вместо того чтобы сделать ему приятное и просто исчезнуть.

— Ну, раз уж мы встретились, вы — тот, к кому я могу обратиться. Я давно думаю о том, как живет королева Изамбур, — сказала она, из упрямства употребив титул, который, кроме нее никто не решался произносить. Его законность после Суассона не вызывала сомнений, однако таким же определенным было стремление короля продолжать многолетнюю борьбу против нежеланной супруги.

Брат Герин пожал плечами. Этот вопрос вопреки ее ожиданиям не смутил его, он лишь впал в задумчивость.

— Она по-прежнему в Этампе, ведет там жалкое существование, — начал он неторопливо и задумчиво. — Если кто-то желает задеть короля, то всегда пользуется ее именем, чтобы поважничать перед епископом или папой и распространить жуткие истории о ее страданиях. А народу все это любопытно. Некоторые приходят, чтобы помолиться рядом с ней, потому что считается, что только терпение и святость помогают ей мириться с такой судьбой.

— Или безумие, — заметила София.

Брат Герин промолчал. Она уже подумала, что он сочтет разговор оконченным, и подготовилась послушно подсеять поднимающуюся злобу и горе ко всем остальным сорнякам, произраставшим в заколдованном саду души.

Но по его телу вдруг пробежала судорога, и он сказал:

— Раз уж мы заговорили об этом... и раз уж мы встретились... есть одно задание, которое вы можете выполнить от моего имени.

Когда она вернулась домой, Теодор, пасынок, и Катерина, родная дочь, сидели вместе. София редко позволяла это, поскольку она мешала ему заниматься. Но девочка все равно ходила за Теодором по пятам, как собачонка, если у нее была возможность делать это незаметно и безнаказанно.

Он смеялся над ней, говорил, что она не умеет даже читать, а иногда больно щипал ее за руку, пока она не начинала пищать, как новорожденный поросенок. Однако он никогда не прогонял ее, только изображал неудовольствие, но при этом ему было приятно, что она так сильно к нему привязана.

София не знала о его снисхождении. По дороге домой она пыталась стереть из памяти слова брата Герина и его взгляд. Но теперь, когда она увидела ребенка, который не только вышел из ее чрева, но и возник от его семени, ею овладел сильный, неуправляемый гнев. Бесцветный лед, сквозь который она смотрела на мир последние несколько лет, окрасился, будто растаял и превратился в желтый гной.

— Тебе здесь нечего делать! — крикнула она и направилась к Катерине, прежде чем та успела заметить приход матери.

Девочка сжалась, но не смело и навязчиво, как в присутствии Теодора, а испуганно.

— Твой брат учится! — крикнула София, схватила ее за волосы и поволокла к двери. — Убирайся отсюда! Если уж ты настолько тупа, что сама не можешь научиться писать, то не думай, что я позволю тебе отвлекать его глупой болтовней!

— Ты делаешь мне больно, мама! — расплакалась Катерина. Она не умела вести себя тихо. Если ей было плохо, она не просто всхлипывала, а начинала громко и пронзительно реветь. Сегодня ее крик вызывал у Софии еще большее отвращение, чем в остальные дни.

— Замолчи, или я накажу тебя как следует! — воскликнула она и ударила дочь так сильно, что та, спотыкаясь, пробежала через всю комнату и упала в проеме двери.

Ее рев наполнил весь дом. София с радостью ударила бы дочь и ногой, но прежде чем она успела подойти к ней, Изидора преградила ей дорогу.

Она не произнесла ни слова, но к ее молчанию все уже давно привыкли. Сарацинка редко говорила: с тех пор как утешила беременную Софию и убила Бертрана, она погрузилась в молчание. Но в ее одноглазом взгляде читалось презрение. Она не одобряла того, что София так жестоко обращается с дочерью. Она молча взяла Катерину за руку, погладила ее и увела плачущую девочку с собой, показав, на чьей стороне находится. Она уже давно не была на стороне Софии, хотя и соблюдала условия сделки, которую они тогда заключили: она никогда не скажет ни слова о смерти Бертрана, а Мелисанде будет позволено жить здесь спокойно, хотя и взаперти.

София озлобленно покачала головой.

Она думала, что ее гнев рассеется, как только девчонка исчезнет с ее глаз. Но ее плач все еще был слышен, и София так сильно сжала кулаки, что ей стало больно.

О, эта бесполезная дочь! Как могло получиться, что такой ребенок родился от семени Герина и из ее чрева? Она ни на что не годилась, разве только на то, чтобы часами сидеть рядом с Теодором, глядя на него восхищенными глазами. Или с Изидорой, которая уж совсем по непонятной причине смотрела на нее добрыми глазами. Ну, возможно, она испытывала симпатию ко всему бесполезному и слабому, как и к прокаженной Мелисанде, которая еще не сгнила окончательно и, ко всеобщему удивлению, продолжала жить.

Она дала дочери имя святой, отвечающей за знания и мудрость, в надежде, что та оправдает его. Однако девочка оказалась легкомысленной и беспокойной, как маленькая птичка, которая хотя и пытается, размахивая крылышками, удержаться в гнезде, однако все же тяжело выпадает из него. Катерина не могла спокойно усидеть на месте, если только не находилась рядом с Теодором, и поэтому никак не могла до конца научиться писать, разучивая лишь отдельные слова.