— Бог мой! — повторила София, и ей стало жутко от этой пустой, безжизненной маски.

— Да, да, — раздался насмешливый голос, слишком громкий и живой, чтобы принадлежать Изамбур. — Посмотрите хорошенько и доложите обо всем королю! Это вы сделали, проклятая женщина!

Грета.

Язычница с севера, которая прокляла ее. Женщина с черными волосами и узкими глазами, считавшая Изамбур заколдованным, но святым дитя русалки.

— Король оставил ее гнить здесь, и если бы папа четыре года назад не прислал сюда аббата Геральда из Касамари и не пригрозил бы Филиппу новым интердиктом, сегодня вы нашли бы здесь еще меньше, чем эти остатки хрупкой жизни. Вы виноваты в этом, София! Вы обрекли ее на эту жалкую участь!

Ее голос был звонким и сильным, как и прежде. В то время как Изамбур разрушалась в этом заколдованном месте, Грета цвела как сорняк, который может произрастать и на камне.

София молча отпрянула назад.

— Говорят, королю везет на войне, — насмешливо продолжала Грета. — Неужели он думает, что Бог на его стороне? Ему виднее. Он проклят.

Софии удалось взять себя в руки.

— И, разумеется, не кто иной, как ты прокляла его! — сказала она и холодно улыбнулась. — Уж это ты умеешь, а ведь тебе и в голову не приходит, что стоит всего немного поднапрячься — и жить здесь станет вполне сносно. Тут ведь дышать нечем от этого дыма! Открой окна и впусти свежий воздух!

— Ваши советы тут никому не нужны! — прошипела Грета.

— Ах, так! — вскричала София, мгновенно согревшись. — Вы все намеренно позволяете ей разрушаться, чтобы весь мир увидел, как несправедливо с ней обошлись. Она сама-то понимает, что происходит? Хочет ли она вернуться в Париж, к супругу? Как бы не так! Не я стала причиной безумия, которое ты пытаешься объяснить своими глупыми легендами. И не я стремлюсь сделать из нее мученицу, чтобы некоторые — уже давно взбунтовавшиеся — епископы могли вполне обоснованно противоречить королю. Изамбур ведь даже не человек, а искаженный образ, который они могут прикрепить к своим флагам. Так что не думай, Грета, что сможешь повесить на меня вину за ее страдания, даже почувствовать которые она не в состоянии.

Изамбур стояла между двух бранящихся женщин неподвижно, как статуя. Ее голова ни разу не повернулась в сторону Софии.

— Как быстра ты на приговор! — ответила Грета. — Тебе наплевать на Изамбур! Ты никогда не думала ни о чем другом, кроме собственного благополучия. Но люди, которые остались возле нее...

— Эти люди должны не писать папе, а отправить ее наконец на родину! — раздраженно прервала ее София.

— Это было бы на руку вам всем, не так ли? — усмехнулась Грета. — Только бы не видеть ее. Не слышать о ней. Но так просто вам от нее не отделаться. Изамбур — королева Франции.

— Ха! — рассмеялась София. — Хороша королева!

— Она не такая, как все, но именно поэтому призвана... София снова прервала ее.

— О, оставь же меня наконец в покое, Грета! — прошипела она не только раздраженно, но и устало.

«Я уже довольно видела, — подумала она и громко и надрывно раскашлялась из-за дыма. — Я довольно видела и слышала, этого Герину должно хватить... Изамбур будто беспризорная... а ее окружение не в состоянии...»

Глаза Греты вспыхнули злым огоньком, и она направилась к Софии, но та быстро нагнулась и проскользнула мимо нее, оттолкнув Изамбур в холодный, дымный угол, и исчезла за дверью.

Она уже спускалась вниз по лестнице и думала, что ей удалось сбежать.

Но тут дорогу ей преградила черная фигура, и на тот раз это была не угрюмая, ворчливая женщина, а мужчина, старый, согбенный, одетый в черное платье бенедиктинцев. Свет был слишком тусклый, чтобы можно было разглядеть выражение его лица, но его черты были знакомы Софии. Она узнала его по тому, как прямо он стоял и как хмурил лоб. Она узнала его, но не понимала, как тот, кого она не видела пятнадцать лет, мог очутиться в этом Богом забытом месте. Тем не менее именно он стоял перед ней, внимательно ее рассматривал, а затем, будто подведя итог, покачал головой.

Деревья скрипели на ветру и вытягивали черные руки. В то время как София искала своих сопровождающих и лошадей, идя по замерзшей лужайке, чтобы не попасть в грязь, она снова и снова думала о том, что ей только что рассказал купец Арнульф из Любека.

Арнульф, как только что она узнала, получил задание от датского короля присматривать за Изамбур. Будучи купцом из Любека, он был вне подозрений, в то время как всем датским подданным доступ к Изамбур был строжайшим образом запрещен. Арнульф неохотно исполнил приказ и подверг свое тело, которое не стало более больным, но все же более старым, долгому и утомительному путешествию. Проведя недели на неровных дорогах, пережив и ледяной ветер, и назойливый дождь, и обжигающее солнце, он был уверен, что во второй раз он такого путешествия не перенесет. Поэтому монастырь бенедиктинцев в Этампе, который приютил его на время, пока он будет справляться о здоровье королевы, показался ему местом, где вполне можно провести закат жизни. Уже давно растущий страх за спасение души превысил страх болезней. Регулярные молитвы, строгий распорядок дня и многочисленные мессы должны были очистить его так же, как в свое время купание в воде святого. Он представлял себе их лекарствами для души, которые — если принимать их, преклоняя колени, — обещали постоянное здоровье.

Чтобы увеличить число добрых дел, совершаемых им, он посетил отверженную королеву, выступил в защиту ее благополучия перед мрачными рыцарями, охранявшими ее, и распространил слух о том, что она — святая мученица. В отличие от некоторых французских духовных лиц тем самым он пытался не навредить славе короля, а вызвать блеск, в котором мог бы купаться и греться сам. Он распространил несколько легенд, касающихся Изамбур, и радовался тому, что многие, особенно набожные или тяжело больные, стали прибывать в Этамп в надежде исцелить благодаря неизвестной королеве душу или тело.

София слышала, что он шел за ней, согнувшись сильнее и тяжелее ступая, чем раньше, но без всякого стремления держаться подальше от грязи.

— Вижу, вам даже нравится купаться в этой грязи. Можете ведь и заразиться, — усмехнулась она через плечо.

— Я умру, так же, как и любой другой человек, это несомненно, — сладко пропел Арнульф. — Зачем Же стараться избежать болезней, раз «прекрасная смерть» откроет нам врата не в ад, а в рай?

Едва она достигла небольшой возвышенности, к которой вела лужайка, как резко остановилась и обернулась. Он всеми силами старался не поскользнуться на опавшей листве и больше не смотрел на нее полными укора глазами, как до этого на лестнице.

На этот раз ее задел не его взгляд, а его слова:

— Почему вы не позаботились о ней?

София ничего не ответила, только плотнее завернулась в пальто.

— Ее доверили вам, — ворчливо продолжал Арнульф, — вас попросили заботиться о ее благе. Я тогда лично посоветовал вас датскому королю. А вы бросили ее!