«СКАЛА ДВИНУЛАСЬ. НА ЯЙЦАХ СИДЕЛА ДИПЛОДОЧИХА, КОТОРУЮ МЫ ПРИНЯЛИ ЗА СКАЛУ. И ТЕПЕРЬ, МАМОЧКИ! МАМОЧКА ПРИШЛА РАЗБИРАТЬСЯ».

Если бы не сели батарейки. В смысле, Надя бы написала такой твит, если бы у нее не сели батарейки. Я твиттер не люблю, потому что уже старый и ретроградный.

– Ничего страшного. Диплодоки травоядные, – сказал Пабло.

– Они не травоядные. Они травоядное лицо делают. Мимикрия. Военная хитрость, – сказал Марк.

– Даже если она травоядная, она подавит нас своей попой, как мосек, – сказал Квентин.

Я ДУМАЛ.

Так думал я, пока мы бежали по лесу от «диплодочихи». А кто же она еще? Что мы можем сказать о диплодоках с ходу, «на раз», пока еще живы. Я как пластический хирург много могу сказать и о диплодоках, и о природе женской красоты. Но пока молчу. Но думаю. Думать же нам никто не запрещал пока. Надежда такой «имецца». И вот что я думал.

В законе «Если кто-то похож на утку, значит он утка…» есть исключения. Есть некто, кто не похож на женщину, но женщиной является. И такой не один. Москва город большой. Здесь есть все. Я (как пластический хирург) трех диплодочих нашел в Москве. То есть не просто полненьких женщин, с длинной шеей. А вид существа «диплодок», то есть не человек, не «хомо сапиенс», но ведет себя как женщина. И одевается… и на работу ходит и по городу, и никто не замечает. Ничего удивительного, бывают же женщины-кошки. Женщины-пауки (мьюзикл «Поцелуй женщины-паука» и не только он). Казалось бы, не формат, но на такую тоже можно пошить. Пропорции 7, 70 на 100 в метра. Окружность груди 7 метров, окружность талии 70 метров, бедер 100 метров. Не 90, 60 на 90 (в сантиметрах), и не Барби, то есть не 60, 60 на 60. Они живут так, что попа у них в воде. Первое впечатление голова из воды на шее метров семь. И люди теоретически такие могли бы быть. Все. Если бы динозавры не вымерли, а их телесная эволюция продолжалась, и потом прибавился разум. Или мозг не в голове, а в попе. Не «был бы», а у них есть. Насколько он у женщин вообще есть, насколько применительно говорить о мозге, применительно к женщинам. Представить даже в шляпке на голове с такой длинной шеей можно. И с сигаретой. Это называется мимикрия или ароморфоз? Сами по себе, и без смысла, эти слова прекрасны. Если кто-то похож на утку ходит, как утка, значит он утка. Если некто похож на диплодока, попа у нее (него) как у диплодока, а ходит он как человек, значит он человек или диплодок, самка диплодока, или особый самец со всем и признакам самки? При ближайшем рассмотрении. До ближайшего рассмотрения, как правило, не доходит. Вернее живых свидетелей не бывает. Как свидетелей, какова была Клеопатра в постели. Жизнь в современном городе запутана, полна условностей и в этом ее прелесть. И называться это может несколькими словами: 1. Квир. 2. Гендерный бардак. Когда бежишь от дракона, такие мысли тебя успокаивают. Это своего рода психо-гомеопатия. Изгнать подобное подобным.

Мы увидели горочку, а на горочке люк. Как дверь в погреб. Мы туда забрались и нашли (а как иначе) подземный ход. Мы шли по ходу долго, и поняли, что оказались опять под трубой. Знакомый еще по первой, «красной» трубе, гул «зверя», был совсем близко. Диплодочиха отстала. Тоннель был широкий, по стенам тянулись кабели, и это было похоже на ветку заброшенного метро. Сосущие звуки, бульканье. Но это была не «красная» труба, а другая.

22-00. 3 ИЮНЯ 2011 ГОДА. МЫ СПУСТИЛИСЬ ПО МЕТАЛЛИЧЕСКОЙ ЛЕСТНИЦЕ К «ГЕНЕРАТОРУ». ОН ГУДЕЛ. КАК СЕРВЕР. НАВЕРНОЕ. ЭТО И БЫЛ СЕРВЕР.

Ну, не провайдер же это гудел.

Там были градирни, система охлаждения «сервера» (или провайдера), по крайней мере, там было прохладно. Мы нашли комнатку. В которой и расположились.

«Ты что-нибудь слышал?»

«Нет. Гудит что-то, так гудело же и раньше».

Мы заснули. Усталость взяла свое.

ПОТОМ НАС СЪЕЛИ. Марка утянуло вниз. И тут же нас всех «утянуло». Какая жизнь хлипкая конструкция.

Проснулись от того, что «жжет». Уровень жидкости сантиметров тридцать. Мы оказались в просторной камере, округлой. Высота примерно 2.7, как в «хрущевке», жить можно. Там пещерка с мягким дном. Неприятный запах, бульканье, кисловатый запах, похожий на запах рвотных масс.

Собака Ипполита была с нами. Наша Монморанси. А когда мы потеряли Ипполита? Его не было. Он остался снаружи.

– Нас съела диплодочиха, за то, что мы хотели съесть ее детеныша, – сказал Пабло. – Чу! Что это?

– Это трусики», – сказал Тарантино.

– Чьи? – сказал Ипполит.

– Ничьи. Природные. Самородные. Сырьевые. Как есть нефть, газ. Наверное, есть трусики вообще. Виртуальные, «всеобщие». Или это трусики той, которая раньше тут была и ее съели, – сказал, по-моему, я.

– Который раньше с нею был? – тот раз был не я, а теперь сказал точно я.

– Что за камушки? Жертвенные камни. Похоже на мини Стоунхендж, – сказала Аня.

– Это зубы дракона, – сказала Метео.

Ну да, девушка «метеосводка» настолько умна, что в состоянии отличить зуб дракона, например, от антициклона или взрыва сверхновой, который через пять миллионов лет вызовет глобальное потепление и даже глобальное сожжение. В смысле, она может делать такой прогноз погоды не за пять дней, а за пять млн. лет.

Вокруг из тверди выступают «камни». Как самые древние скалы, они принадлежат первичному материку Гондване. И похожи они на гнилые зубы. По крайней мере, стоматолог тут не валялся, не рискнем даже представить сколько. Логично, Гондвана – древний материк, гордые породы Гондваны, наверное, и должны быть похожи на гнилые зубы. На одном из них я сидел. Жидкость, в которой мы с ног до головы, липкая и красная, и запах моченых яблок.

– Похоже, не только, и не столько слюна. Она нас запила красным вином, – сказал Квентин.

– В гроте уже кто-то сидит. Кто? – сказал Цукерберг.

– Скелет! – сказал я.

– Недвижный кто-то, черный кто-то, – не вполне точно прочитала Блока Настя.

Когда глаза привыкли к темноте, мы увидели кто. Привалившись в десне, откинувшись на «щеку», как на спинку дивана, сидел скелет.

– Спрячемся за зубы, – сказал Марк.

– Что прятаться, он же скелет ничего сделать не может, – сказала Надя.

Смотрим документы. Написано «Капитан Джек Воробей». Ну и ладушки. Джек так Джек. Не Иона пророк.

– И не Зга, – сказал скелет.

– Чтоб выбраться отсюда, нужно вызвать рвотный эффект. Надо надавить на корень языка. Может пасть откроет, – сказал я, – рот то есть. Пасть, так врачи говорят.

(Открой пасть и скажи «А». Или думают так. И ложку суют, и почему-то каждый раз пустую. Блин, Кафка какой-то!)

– Нечем давить, – сказала Надя.

– Ногой. Надо сплясать на корне языка, – сказал Коэльо.

ТАНЕЦ «ЦЕЗАРЕЙ» НА КОРНЕ ЯЗЫКА.

Танцуем на корне «языка», как пьяные цезари из «Антония и Клеопатры» Шекспира. Или на том месте, которое больше всего походит под слова «корень языка». Мягкая площадочка. Данспол маловат, но только в Америке все большое, и квартиры. Она недовольна, но не просыпается. А недовольство она проявила тем, что шевельнула щеками. Стенки «камеры» как бы сошлись и снова раздвинулись. Как будто она хотела «вырвать». Но подавила рвотный рефлекс. И мы снова упали в липкую и сладкую лужу «вина», сидра. И дальше был бесконечный диалог в танце. Кто что говорил, не помню. Но было ритмично.