«Они просто техника. Это же твои анимусы, и не драконы. Нас это кажется. Или снится».

«Коллективный сон?»

«Драконов, как и динозавров не было».

«Это кому то другому скажите, министрелям».

«А то, что окаменелости находят?»

«Это окаменевшие мысли. Комплексы».

«Чьи?»

«Нас съели наши же страхи».

«Нас съели. А мы говорим, что это психотехника».

«Может, мы спим?»

«Или попали в чей-то сон».

«Почему она не глотнет».

«Господи, ее жалко, ей тоже не весело. Как живой бифштекс, с кровью».

«Почему бы ей не вернуться в лес?»

«Может она вернулась в лес».

«Но нас бы трясло, когда она бы стала и пошла».

«Через зубы ничего не видно?»

«Губы мешают. Надо бы палочку, ломик, или черенок метлы или швабры, раздвинуть ей губы».

«Какой у тебя основательный подход, хозяйский, Надя. Губы метлой раздвинуть. Как мы живем! Докатились! Сидим во рту динозавра и философствуем, сказки сочиняем».

«Это что на зубе?»

«Безоар или мумие».

Так мы говорили, плохо различая друг друга в полумрак драконьей пасти. Хотя по голосам, конечно, могли определить, кто и что говорит. Но это было не так важно. Согрелись.

«Каблуки видимо остатки съеденных прежде. Может подкову она держит во рту на счастье».

«А может такие у них серебряные ложечки».

«А может это рубашка. Съел того, кто в рубашке родился».

«И рубашка превратилась в мумие?»

«Переварилась».

«Серебряная ложечка превратилась в мумие».

«Да это зубной камень. Ей надо к стоматологу сходить. У нее хронический тонзиллит, лакуны в миндалинах и пробки гнойные. Скажи «А».

«Она уже сказал «А» и нас проглотила. Теперь ей надо «Б» говорить».

«Не будите и не провоцируйте нашего нового Большого брата».

«Почему мы говорим «он», «Брата». Это же «она», «сестра».

«Так, интуиция. Мы же сказали «динозавриха», будем придерживаться одной версии».

Мы посидели на ее (или его) зубах и решили пока ничего не делать. Диплодочиха нас не пыталась прожевать. И не пыталась проглотить.

И мы решили предпочесть консервативную тактику.

«Сидите тихо, она, может быть, забыла про нас. Хотя скорее всего она спит, как удав после ужина».

«И она зевнет, и мы успеем выбраться».

«Но, тем не менее, надо что-то оставить потомкам».

«Надо записку написать и в бутылку коньяка положить».

«Где бутылку взять?»

«Вот тут с костями бутылка лежит».

«Скелет вином отравился!?!»

«Мараули. СЭС говорила….».

Читаем: «Коньяк дагестанский пять звездочек».

«А тушенки банок пятнадцать там не лежит и консервный нож?»

«Та мы же в поезде только поели».

«Ничего себе «только».

«Выпьем коньяк, положим записку. Мол, такого-то бла-бля-бря охеронского года, эпохи перманентная пермь, спасаясь от очередного всемирного оледенения, мы попали в пасть драко… Напишем «драко…», чтобы выглядело правдоподобнее, что слово «дракон» до конца не успели написать. Погибли. Надо было еще дату поставить и подписать кто. Но если мы не успели дописать слово «дракон», а успели поставить дату, это будет неправдоподобно. Или написать дату, а потом в P.S дать сцену гибели с «драко…».

«Нечем писать».

«Кровью».

«Голубой цвет не стойкий».

«Почему?»

«Так, зарисовки…».

«Давайте на мобильнике напишем».

«А мобильник в бутылку не пролезет».

«Да и у нас нет мобильника, единственный заряженный у Ипполита, а Ипполит снаружи».

«Давайте незаряженный просунем, подумают, что было что-то написано».

«Так он же не пролезет».

«Да, точно, не пролезет».

«А если попробовать?»

«В смысле с пространством и физической реальностью так все запущено, что мобильник в бутылку коньяка пролезать стал?»

«Там коньяк на дне есть».

«Драконица не поймет, что коньяк не оставили».

«Так это скелет драконице оставил или нам?»

Квентин выпил коньяк: «За тебя, Джек!» Мы на него смотрим, не произойдет ли чего с ним. Черты вроде человеческие, насколько они у него вообще человеческие. Минут через пять лицо стало добрее.

«Таранино, а ты почему отечный. Давно хотела спросить».

«От наркотиков и других излишеств».

«Если исходить из того, что все это непозаправдеш-деш-дешнему, то может туристы забыли».

«Бухали в павильоне MGM Голливуда русские звезды».

«Труля-ля. Великая Маша Машина».

«Труп-ля-ля».

«Человек скотина».

«Это ты о ком?»

«Так, вообще, путевые зарисовки, выпил двадцать граммов коньяка и подобрел».

Путешествие по желудку и потом по кишкам.

Стенки стали сжиматься. Идет волна перистальтики и нас продвигает дальше по «пищеводу». Мы это знаем, потому что проходим по тонкому горизонтальному тоннелю с продольными бороздами, которые идут вдоль него, что понятно на ощупь.

И выбросило в расширенную полость.

«Это что?»

«Может это прямая кишка».

«Рано».

«Цилиндрики – как пеньки кусочки сарделек непрожеванных».

«Может это ноги. Ноги маленьких людей?»

«Странный пол – жидкость щиплет, кроссовки разъело».

«Кислота! Соляная!».

«То, что она соляная, а не серная, успокаивает».

«А может и серная»

«Кого успокаивает?»

«Да это не кислота совсем, если бы была кислота, нас бы уже…»

Монморанси лизнул и завизжал.

«Может это уже луковица двенадцатиперстной кишки, долго идем»

«А может уже попа».

«То есть мы уже в попе?»

«Какой ты проницательный я всю жизнь думала, что я уже в попе».

«Нормально. Только нас уже скоро панкреатическим соком переварит».

«Желчь есть?

«Желтенькое, да что-то какает из «сосочка».

«Попробуйте на вкус, если горькое, значит желчь»

«Горькое».

«Давайте пощупаем, может выход желчного пузыря найдем».

«Если найдем, что нам это дает?»