В Петербург Гера прибыл в половине девятого утра, с вокзала отправился в прокуратуру города. Оттуда вместе со следователем Ереминым выехал на Бухарестскую, 12, где в квартире 47 были убиты двое журналистов.

— Еще раз, если не трудно… — обратился Гера к следователю Еремину, молодому, по-питерски бледному, вихрастому и в очках, когда они вылезли из машины. — На чем основана версия, будто собирались убивать именно Зайцеву, а Лагутина шлепнули за компанию, поскольку он там случайно оказался?

— Именно так, — кивнул Еремин. — Она вела расследование по факту махинаций с жильем Петроградского района.

— Жулье мошенничает с жильем, — сказал Гера. — Извините, продолжайте.

— Лагутин ведь буквально накануне к ней приехал.

— А кстати, по линии Отелло из одноименной трагедии Шекспира нет случайно зацепок? — спросил Гера. — Говорят, симпатичная была женщина, наверняка кто-то здесь у нее имелся, а тут приезжает хахаль из Москвы.

И тут же замолк. Они приблизились к старушкам, сидевшим на своих лавках возле подъезда.

— Здрасьте, бабушки! — поздоровался первым Гера, склонив голову, но они только поджали губы и приветливо ответили лишь на небрежный кивок Еремина:

— Здравствуйте, Роман Иванович, доброго вам здоровьечка…

— Как, поймали душегуба-то?

— Вот нам на помощь из Москвы приехал товарищ… — Еремин кивнул в сторону Геры. — Вместе будем ловить.

— Герман Николаевич, — учтиво представился Гера. — Если среди вас есть соседи той квартиры, где произошло двойное убийство, я хотел бы с ними переговорить. Есть таковые?

Несколько старушек подтолкнули локтями пожилую, полную женщину, сидевшую посредине.

— А чего тут зря опять говорить? — беспокойно завозилась она. — Роман Иванович все уже слыхал, все записал… Все у него там есть. А сейчас скажу по забывчивости что не так, сразу скажете, соврала, мол, в прошлый раз.

— Не скажем, Оксана Петровна, — заверил Еремин. — Протокол ваших показаний при мне, можете

сначала ознакомиться и освежить в памяти, если захотите. А речь пойдет о дополнительных к вам вопросах.

— Верно, — кивнул Гера. — Может, мы поднимемся к вам, наверх? Чаем с дороги угостите?

Они подняли к ней, в квартиру 48, где несловоохотливая Оксана Петровна поставила на газовую плиту старомодный закопченный чайник. Пока он кипел, Гера внимательно просмотрел протокол ее показаний.

— А другие соседи? — спросил он у Еремина. — Из сорок шестой давали какие-либо показания?

— Их в этот день дома не было, — ответила за него хозяйка. — В гости уезжали, только назавтра вернулись.

— Тогда еще раз… — Гера прошелся по комнате, обдумывая вопрос. — Что вам в тот вечер показалось у ваших соседей необычным?

— А ничего такого, — сказала она. — У Лили, покойницы, все время компании разные собирались. Как всегда. Мы уж ко всему привыкли. У нас слышимость, как за ширмой… Ну, постучишь им в стену, вроде притихнут, потом опять… Утром она извинится, да что с нее взять, по нынешним-то временам? Женщина она видная, заметная, всем домом ее статьи в газете читаем, вот к ней и тянутся… Ну, приходят к ней разные мужчины, и женщины тоже бывают, да… Но не безобразят, матом не ругаются, не напиваются, тут я ничего сказать не могу. Они на гитаре все больше играют и поют. В этот вечер, врать не буду, на гитаре там не играли.

— Раз, — заломил палец Гера. — На гитаре не играли. Чем еще отличалось их поведение от предыдущих посиделок?

— Чем еще? — Она мельком взглянула на Еремина, как бы проверяя, не обижается ли он, что она не говорила ему об этом в прошлый раз, а теперь приходится при нем рассказывать другому следователю из Москвы. — Не знаю… Вот когда этот к ней приехал, которого тоже убили, у них там вроде тихо все было. То есть разговор-то был, но негромкий. Да, пластинку она вроде ставила… Ну, какую всегда ставит. Симфонию, что ли. Под настроение. Да, вот еще что. По телефону они громко говорили! И при этом она ругалась, обозвала кого-то нехорошим словом, каких я от нее сроду не слыхала! Подонок, вот как сейчас помню, она кого-то назвала.

— То есть она ругала мужчину? — уточнил Гера.

— Конечно, мужчину! — Она смерила Геру пренебрежительным взглядом. — А то кого же? Какая ж баба другую бабу подонком или козлом обзовет? Проституткой там или стервой — это у вас, мужиков, не заржавеет.

— Она была с ним на «ты»? — спросил Гера.

— Ну да, раз подонком обозвала. Значит, знакомые они, верно? И этот, которого тоже убили, ну, что в приехал к ней в гости, он тоже с этим подонком по телефону разговаривал, и тоже на повышенных тонах.

— Понятно… Что-нибудь еще слышали? — вздохнул Гера, хотя еще ничего не понимал. — Может, имя назвали?

— Мне ни к чему прислушиваться к чужим скандалам. — Она хмыкнула. — Своих хватает. Вот только как услыхала, когда она выругалась, тут уж невольно прислушаешься. А насчет имени… нет, не вспомню.

— Скажите, Оксана Петровна, — задал очередной вопрос Гера. — А могло быть такое, что она кого-то обругала, а он потом к ним пришел и за это их там застрелил?

— Не думаю, — сказала она. — Я ж на улицу вышла подышать, на скамейке внизу сидела и увидела того второго гостя, а еще слышала, когда он к ним поднялся, они ему сразу открыли. И вроде ему обрадовались. А после, когда я домой вернулась, у них там пир горой был. Этот, грузин который, ну что их застрелил, тосты говорил всякие… Я, правда, слов не разобрала, но смысл поняла.

— Все-таки грузин? — спросил Еремин.

Он достал из кейса фоторобот убийцы и развернул его перед хозяйкой.

— Кстати, это сделано по вашему описанию. Похож?

— Я ж его своими глазами видела, хотя и не присматривалась… Он вроде. Для нас, так уж мы привыкли, все грузины, — махнула она рукой. — Которые с Кавказа. Только без усов он был. И с цветами.

— Думаете, это он их застрелил? — спросил Гера.

— А больше некому, — пожала она широкими полными плечами. — Я-то потом не слышала, спала уже…

— Мы провели следственный эксперимент, — добавил Еремин. — Стреляли в квартире Зайцевой из пистолета «ТТ» с обычным глушителем. В соседней квартире выстрела почти не слышно. А без глушителя, со звоном, мертвого поднимет.

— И какого черта этот Лагутин притащился в Питер? Протокол вскрытия случайно у вас не с собой? — спросил Гера, чтобы что-то спросить, поскольку пребывал в тягостном от безысходности раздумье.

— Нет. Но завтра вам покажем.

— Посмотрю, если успею. Завтра я — ту-ту… В Москву обратно. Начальство уже на суточных экономит, — пожаловался Гера. — Придется уезжать из Северной Пальмиры несолоно хлебавши. Вот никто не верит: сколько здесь бывал, а в Эрмитаж или там в Русский музей, не говоря о Кунсткамере, так ни разу не попал.