— А вот что… Я сказал, что Мариетта пройдет в лазарет или же я утрачу свое честное имя. Значит, необходимо, чтобы она туда вошла или по доброй воле, или силой, поскольку я не хочу терять моего честного имени, вот и все!

— Твое имя!.. Не хочешь ли мне его назвать? Тогда в пять вечера я выкрикну его за крепостным валом достаточно громко, чтобы ты услышал его за несколько льё там, где ты окажешься?

— Пусть так, — согласился Бастьен, — в пять вечера, около Сен-Марселя… Тебе не придется кричать громко, поскольку я буду там раньше тебя, несмотря на то что ноги твои длиннее моих и сабля твоя длиннее, чем моя!

— О Боже мой! — воскликнула Мариетта, не в силах унять дрожь. — Бастьен, Бастьен, если я правильно понимаю, вы собираетесь драться из-за меня?

— Что же, моя маленькая Мариетта, — ответил Бастьен, пристально глядя на девушку, — случалось, люди дрались порой из-за мордашек, далеко не столь милых, как ваша…

— Я не хочу… я не хочу этого, Бастьен! Я сейчас же попрошу прощения у этого злобного кирасира и буду так его умолять, что он позволит мне пройти.

— «Э, нет, Лизетта, это портит манжеты», как говорим мы, гусары. Дело идет на лад, и надо его завершить.

— Но если он причинит вам зло по моей вине, Бастьен, я никогда себе этого не прощу!

— О, не беспокойтесь, Мариетта, над такой историйкой можно только посмеяться! Каблучники не так злы, как кажутся, и все это благополучно завершится бутылкой, выпитой за здоровье отца всех французов, Николá, как его называют эти идиоты! Так что предоставьте Жану Шодрону ходить взад-вперед перед лазаретом и пойдемте со мной.

— Как, мне уйти отсюда с вами? — удивилась Мариетта. — Так что, мне необходимо уйти?..

— На некоторое время несомненно, — заявил гусар.

— Но, Бастьен, — воскликнула Мариетта, — я не могу уйти, не повидав Консьянса! Вы же сами сказали, что я его увижу!

— Я сказал это и от своих слов не отказываюсь.

Он посмотрел на церковные часы.

— Каким же это образом? — спросила Мариетта.

— Очень даже простым, — ответил Бастьен, — ваша встреча состоится через полчаса.

— Так я увижу его?

— Да…

— О Бастьен, дорогой мой Бастьен!

— Только нужно отойти подальше, сесть на каменную скамью и немного мирно побеседовать.

— О, сколько хотите! — откликнулась Мариетта, усаживаясь рядом с Бастьеном. — Но через полчаса я увижу Консьянса?

— Теперь уже через двадцать пять минут, поскольку, после того как я дал вам обещание, прошло пять минут.

— И я увижу его несмотря на этого безжалостного кирасира?

— Несмотря на него.

— Объясните мне это, Бастьен.

— Все очень просто, Мариетта. Ведь не будет же он вечно стоять у дверей лазарета.

— Ах, понимаю. Через двадцать минут, в девять, вместо него встанет другой?

— Конечно, Мариетта. Ведь, по всей вероятности, сменяющий его часовой не такая злая тварь, как он, и новый часовой позволит нам то, в чем отказал этот цепной пес.

— А если и он нам откажет?

— Я, Мариетта, нашел способ сделать так, чтобы он нам не отказал.

— Какой способ?

— Увидите сами.

— Скоро?

— Через четверть часа, — ответил Бастьен, взглянув на те же часы.

— Боже мой, Боже мой, как же это долго — четверть часа!

— Ваша правда: когда не куришь и не пьешь, пятнадцать минут провести трудновато.

— Бастьен, друг мой, как я не подумала: ведь вы, быть может, еще в рот ничего не брали?

— Пропустил два-три стаканчика, и это все!

— А если я вам кое-что предложу?

— Ей-Богу, поскольку мне, быть может, придется часа два ждать у закрытых дверей, то я не стану отказываться, Мариетта.

— Так, пойдемте же скорей, — поторопила его девушка и повела в кабачок, находившийся в угловом доме. — Поспешим, Бастьен, ведь в нашем распоряжении не больше десяти минут.

— Ба, десять минут! — усмехнулся гусар. — За десять минут много всего можно сделать.

Бастьен вошел в кабачок и крикнул:

— Гарсон, бутылку вина, ломоть хлеба и два стакана!

— О, господин Бастьен, — заявила девушка, — я-то пить не буду!

— Бросьте, бросьте, я знаю, как вас заставить выпить.

— Ну и хитрец же вы, господин Бастьен.

— А это мы сейчас увидим.

Он взял бутылку, нацедил несколько капель вина в стакан Мариетты, свой же наполнил до краев.

— Неужели вы откажетесь выпить даже эти несколько капель? — не без удивления спросил он, взяв полный стакан.

— Даже эти несколько капель. Ведь вы, господин Бастьен, прекрасно знаете, что я пью только воду.

Бастьен поднял свой стакан:

— За здоровье Консьянса и с надеждой, что через пять минут вы его увидите!

— О, если так, то я не отказываюсь, — переменила решение Мариетта, — правда, я буду бояться, не закончится ли это бедой!

И бедняжка повторила, поднимая вслед за Бастьеном свой стакан:

— За здоровье Консьянса! И с надеждой увидеть его через пять минут!

— Да я и не сомневался, что вы выпьете! — сказал гусар, решительно атакуя ломоть хлеба, исчезающий прямо на глазах, и бутылку, через пять минут оказавшуюся совершенно пустой.

Прозвонило девять утра.

Мариетта вслушивалась в дрожащий звон, как будто молоток, отзванивавший минуты, бил прямо в ее сердце; затем, когда угас последний отзвук, она воскликнула:

— Ах, вот и прошло пять минут!

— Пойдемте, — сказал Бастьен.

Он провел Мариетту к двери кабачка, и там они оба на мгновение остановились, устремив взгляды на вход в лазарет.

Два драгуна и гусар сменили кирасира, приняли приказ и в свою очередь приготовились отстоять два часа на посту.

Раненые не хотели, чтобы у их дверей несли караул часовые-иноземцы, и получили разрешение охранять сами себя, а точнее, это делали те из них, кто был близок к выздоровлению; этим и объяснялось то, что на часах стояли представители разных родов войск и соответственно в разных форменных одеждах.

Бастьен и кирасир обменялись взглядами. Взгляд недавнего часового говорил:

«В пять часов, как договорились?»

А взгляд Бастьена соответствовал примерно такому ответу:

«Все сказано, черт подери!»