Георгий открыл квартиру своим ключом: дважды наткнувшись на запертую дверь, он вырвал его у сестриц с боем, пригрозив, что просто выломает дверь, если еще раз придет, как договорились, и не застанет никого дома.

– Люба, Зоя! – крикнул он с порога. – Готовы?

– Ну какое – готовы? – недовольно проворчала Зоя, выходя из комнаты. На ней был линялый халат и шлепанцы. – Мне убираться сейчас, утром не успела, к зубному ходила. Просила Любку, так она, сволочуга…

– Потом уберешься, – не дослушав, перебил Георгий. – Люба где?

– Ага – потом! – В Зоином голосе зазвенели знакомые нотки, которые обычно предшествовали истерике. – Тебе хорошо говорить, у тебя работа непыльная, а я, москвичка коренная, и за свою, дерьмовую, зубами держусь! Чем мальчишку буду кормить, если выпрут, а?

– Со-би-рай-ся! – В ответ на Зоину истерику голос Георгия уже сам собою приобретал нужный тон. – Люба! Быстрее, такси ждет.

К счастью, Люба появилась не в халате, а одетая «на выход» в зеленое трикотажное платье с люрексом.

– Всегда из-за Зойки херня какая-нибудь! – хмыкнула она. – Я бы тоже могла по врачам в рабочее время шастать. Еще я за нее убираться буду! Мне своих подъездов хватает, чего я во дворе ломаться должна? Может, у меня у самой радикулит, так я же ей не жалуюсь!

– Детей с собой возьмем, – не слушая больше ни Зою, ни Любу, сказал Георгий.

– На хера? – удивилась Люба. – Дома посидят, не маленькие. Зойкин вон кабан какой, присмотрит за сестричкой.

– Маленькие, – отрезал он. – Шесть лет пацану, забыла? А твоей сколько, помнишь? Подожгут квартиру, возись потом, – добавил он, чтобы Любе были понятнее мотивы его поведения.

Он знал, что Любина Катенька боится оставаться одна. Катенька сама ему об этом сказала – именно в тот раз, когда он не застал ее мамашу дома и дожидался на лестнице.

– Мама скоро придет, – донеслось тогда из-за двери. – Я бы вас впустила, но она ключ забрала. Вы нас из квартиры будете выселять, да?

– Я не буду выселять. – Георгий улыбнулся, расслышав такие взрослые слова, произнесенные совсем детским голоском. – Я вам помогу в другую квартиру переехать, и вы там вдвоем с мамой будете жить.

– Это хорошо, – с прежней серьезностью произнес детский голос. – А то в этой квартире есть пустая комната, и я ее боюсь.

– Почему? – спросил Георгий. – Она же пустая и запертая, чего ее бояться?

– Ага, а вдруг не пустая? – сказала девочка. – Мне один раз приснилось, что там живет лиса и что она умеет выходить прямо через закрытую дверь. Знаете, как я испугалась!

– Да ведь лиса не страшная, – уверенно сказал Георгий. – Она рыжая, пушистая, ее и гладить приятно.

– А вы гладили лису? – В детском голосе прозвучал просто-таки священный трепет.

– Нет, я не гладил. – Он снова не удержался от улыбки. – Но мне кажется, что так оно и есть. Меня зовут Георгий, а тебя?

– Катя.

– А лет тебе сколько, а, Катя?

– Пять.

– Я думал, больше, – удивился он. – Очень уж ты рассудительная.

– Не-а, это Сашке больше, ему шесть, – объяснила Катя. – А меня мама на год позже родила. Она тете Зое позавидовала, вот и родила, а так бы не стала: она детей вообще-то не любит.

– Хм… – Георгий опешил от такого объяснения. – Это тебе мама сказала? – осторожно поинтересовался он.

– Не, это тетя Зоя Сашке сказала, а он мне. А вы знаете, что у кошки не ноги, а лапы? – вдруг спросила Катя.

– Догадываюсь, – засмеялся Георгий. – А у тебя кошка есть?

– Не-а… Я бы очень хотела котеночка, но с улицы мама не разрешает брать, говорит, что выбросит дрянь приблудную. Если бы купленный был, она бы пожалела выбрасывать. Но где ж его купишь? Они же дорогие, да?

– Да нет, не очень, – ответил Георгий.

Котенка он принес Катеньке уже назавтра – купил в подземном переходе на Пушкинской площади. Девочка оказалась права: узнав, что котенок купленный, Люба даже не заикнулась о том, чтобы его выбросить.

– Сибирский, – удовлетворенно заметила она. – Вон шерсть какая, хоть варежки вяжи. Дорогой небось?

– А то! – хмыкнул Георгий. – Качественный кот.

– А чего рыжего купил? – поморщилась Люба. – Я трехцветных люблю, они крысоловки.

– В память обо мне, – усмехнулся Георгий.

– Ну, пускай живет, – решила Люба. – Не выкидывать же теперь, раз деньги плачены. Только если гадить начнет…

– Не начнет, – уверенно сказал Георгий. – Он породистый, такие не гадят.

«А хоть и начнет, – подумал он, – у тебя тут и не заметишь».

Играя с рыжим котенком, Катенька стала меньше бояться лису, живущую в пустой комнате, но все-таки Георгию жалко было оставлять ее одну. Тем более что Зоин Сашка, зная Катенькины страхи, нарочно пугал ее ведьмами и привидениями.

Из дому удалось выйти только через полчаса. Зоя вдруг вспомнила, что дите не кормлено, и пришлось ждать, пока под мамашины причитания о том, что дети совсем зажрались, харчами перебирают, Сашка, давясь, съест холодные макароны с тушенкой.

– Может, и лучше, что детей покажем, – сказала Люба, когда такси остановилось возле дома, в котором находился опекунский совет. – Увидят – сразу разрешение дадут на обмен.

– И так дадут, – сказал Георгий. – Ты, главное, рот не открывай, чтоб людей не пугать. А дети пока в автоматы поиграют, нечего им по коридорам слоняться.

Он отвел Сашку и Катеньку в зал игровых автоматов, который приметил поблизости еще вчера, когда ездил договариваться о приходе Любы и Зои, накупил жетонов и заплатил девушке, дежурившей в зале, чтобы она приглядывала за детьми.

– Отсюда ни шагу, – распорядился он. – А если жалоб на вас не будет, мороженое за мной. Слышишь, Сашка? Но если Катя скажет, что ты ее обижал…

– Ябеда твоя Катька, – недовольно проворчал мальчишка. – Назло настучит, хоть и не буду обижать!

– Не волнуйся, я тебе не мама – разберусь, назло или не назло, – пригрозил Георгий. – Ладно, развлекайтесь.

И, вздохнув, отправился в опекунский совет, предвидя очередной скандал. Малолетниковы обожали скандалы и просто не могли себе представить, что с людьми можно общаться иначе.

Георгий впервые остался в Москве летом – если, конечно, не считать того июля, когда он поступал во ВГИК. Но тогда он даже не замечал такой мелочи, как жара. Впрочем, и нынешняя жара, от которой стонали все, кому не удалось уехать на дачу, не слишком ему досаждала – после таганрогской-то степной, пронзительной жары. Мучило только отсутствие воды – настоящей, в которой приятно было бы плавать. Нинка сказала, что в Москве лучше всего купаться в Серебряном Бору или в Терлецких прудах, и они ездили туда, но времени на это не всегда хватало, да и грязная вода городских водоемов плохо заменяла море.